Современный итальянский детектив

У моих родителей были здесь роскошные апартаменты, совсем не похожие на наш мрачный лондонский дом. Жизнь они вели прежнюю: гости, приемы, обеды. Отец теперь был занят еще более, чем раньше, если только это возможно. Отныне мне часто приходилось обедать с гостями, и отец не раз пытался вовлечь меня в разговоры о политике, которые они вели с Агнес. Я понимал, что он таким образом хочет постепенно приобщить меня к тайнам мира, где сам он блистал, и подготовить для деятельности, которой я для себя не жаждал. Нет уж!

Мальчишкой я не представлял для себя более блестящего будущего, чем «следовать по стопам отца», как я это торжественно называл. Я лелеял далеко идущие мечты о жизни, посвященной заботам о счастье человечества, о работе, которая будет способствовать установлению мира на земле и устранять бесправие, голод, нужду и невежество. Довольно скоро я трезвым и циничным взором пересмотрел свои тогдашние взгляды. Но прежде я идеализировал своего отца и его работу. Теперь, когда я порой размышляю о том, кем бы мне хотелось стать, одно я знаю твердо — только не человеком, который делает блестящую карьеру. Не хочу я водить дружбу с людьми только потому, что они могут быть полезны для моей карьеры, и, наоборот, отвергать тех, кто мне симпатичен, потому что это может повредить моей карьере. Не хочу принимать и посещать людей, давать приемы или ездить на обеды, когда мне приятнее спокойно посидеть дома с хорошей книжкой. А главное, я решительно не желаю жениться на честолюбивой женщине, которая будет меня подстегивать к великим свершениям. Девушка, о какой я иногда смутно мечтаю как о своей будущей жене, должна быть милой и нежной. Я хочу жить с ней, с нашими детьми и несколькими друзьями, которые мне приятны. Я хочу быть самим собой, а не неизвестным в маске.

По-моему, отец видел, как мало меня занимают разговоры о международной политике. Возможно, он был разочарован, трудно сказать: никогда ведь не знаешь, что происходит у него в душе. Но, если подумать, он-то про меня тоже ничего не знает. В известном смысле я так же замкнут, как он, и именно с ним.

Скитаясь по улицам Рима, я спрашивал себя, как выглядит моя авантюра с его точки зрения, и должен был признать, что сам себе в этой роли казался не особенно симпатичным. В чем, собственно, я мог упрекнуть отца? В том, что никогда не знаю, что он думает и что чувствует под своей маской? А сам я какой? Не с друзьями, допустим, а с ним и Агнес? Разве они знают, что происходит у меня в душе? Ведь я всегда вел себя как благовоспитанный и в общем довольно живой мальчик. А холодность, отчужденность, которую я так давно ощущаю между нами, — не исходит ли она скорее от меня, чем от него? Возможно, я несправедлив к ним, и прежде всего из-за своих дурацких выдумок?

Я смертельно устал и скверно себя чувствовал. Вспомнив вдруг, что почти ничего не ел, я решил поискать уютный ресторанчик. Я перешел Тибр и оказался прямо в Трастевере, где найти порядочный ресторан среди моря жалких закусочных — задача почти безнадежная.

Но я все же решил ее. На одной из маленьких площадей, которая сильно смахивала на декорацию к средневековой драме, я обнаружил вполне приличный ресторанчик. Я сел на террасе за кадкой с цветами. В этот час здесь было довольно тихо. Заметив, что я понимаю итальянский, кельнер вступил со мной в разговор, и мне было очень приятно хоть с кем-нибудь поболтать. Все же не так одиноко.

Еда была хорошая, я выпил стакан вина, потом попросил чашечку кофе и закурил сигарету.

Отец в свое время был очень доволен тем, что я не курю. Он считал это особой заслугой спорта: чтобы чего-то добиться, надо бросить пить и курить.

Пью я мало. Самое большее иногда аперитив или стакан вина. А курить я начал в Париже. В тот вечер я очень нервничал, Луиджи заметил мое состояние и спросил, что со мной; это было вскоре после нашего возвращения из отпуска на юге Франции. Но я не мог объяснить ему, в чем дело, и пробормотал что-то насчет уроков. Луиджи поднял меня на смех.

— С твоими-то способностями! — воскликнул он. — Да ты случайно не влюбился ли?

Вот тут он и посоветовал мне закурить.

— Отличное средство против нервов.

Я заметил, что сигарета и правда оказала на меня благотворное действие, и стал покуривать. Теперь я курю довольно много. Впрочем, теперь мне нет надобности и блистать в спорте.

В моем ресторанчике заиграло радио, к счастью негромко. Маленькая площадь казалась оазисом покоя среди улиц, переполненных людьми, машинами и автобусами.

Я постарался вновь поймать ниточку своих воспоминаний. В Париже в первое время тоже ничего особенного не происходило. Пока не возник вопрос о Луиджи.