Современный югославский детектив

В дверь постучали, вошел милиционер. Он небрежно отдал честь и попросил Джордже выйти в коридор.

Я бросил взгляд на часы: 17.25. Мой разговор со Степаном Прпичем продолжался пять минут. Появление милиционера означало, что прибыл следователь. Наверное, из Новской, потому что для загребской группы, пожалуй, было рановато.

Я угадал: Джордже вернулся со следователем из Новской.

— Весьма сожалею, — обратился тот к присутствующим, — но мне придется вас задержать…

— Простите? — Штраус словно не понял смысла сказанного.

— М-м-м, ваша дочь обнаружила шофера… Я должен ее допросить. Это, разумеется, формальность…

— Ну конечно, конечно! — не возражал Штраус и осведомился: — А с кем имею честь?

— Извините, я не представился. Влатко Сенечич из Управления внутренних дел Новской… Мне действительно очень неприятно, что в такой прекрасный воскресный день… Я прошу всех перейти в кабинет директора мотеля. Там мы сможем спокойно побеседовать…

— Спокойно побеседовать мы можем и здесь, — заметил Штраус.

Он был прав. К тому времени, кроме нас — я имею в виду наше «семейство» подозреваемых, — в гостиной никого не осталось. А телевизор можно было выключить.

— Тем не менее, — настаивал следователь, — попрошу перейти в кабинет директора.

— Вы приглашаете всех? — спросил я.

— Да, я полагаю, это необходимо. Товарищ милиционер вас проводит.

Я увидел, как лоб Нино перерезали морщины; мне показалось, что он обеспокоен больше всех нас.

— Надо бы разбудить Юлиану, — сказала Чедна, вставая.

— Пусть отдыхает. — Джордже посмотрел на следователя и обратился к Нино, слегка обняв юношу за плечи: — Не правда ли, молодой человек? Юлиане нужен отдых.

— Да, я думаю, ей нужен отдых, — ответил Нино дрожащим голосом.

Мы прошли по коридору и повернули направо. Милиционер, проводивший нас в кабинет, остался с нами.

Итак, в комнате оказались: Штраус, Розмари, Нино, Чедна и я.

Джордже задержался со следователем в гостиной.

Я подошел к окну и засмотрелся на зеленое поле, простирающееся за мотелем насколько хватал глаз. Легкий ветерок раскачивал колосья. Вдалеке, там, где небо касалось земли, собирались темные облака. Гостиная находилась в задней части здания, шоссе проходило с фасада. Комната, в которой мы собрались, была расположена в том же коридоре, что и гостиная, только правее.

Я не понимал, зачем понадобилось нас сюда переводить.

В комнате воцарилась тишина. Вероятно, каждый был занят своими мыслями.

— Надеюсь, мы не арестованы?! — нарушил молчание Штраус и резким движением поднялся со стула.

Его слова были обращены к милиционеру, который стоял у дверей и в ответ лишь пожал плечами.

— Да будет вам! — произнес я как можно спокойнее и протянул Штраусу пачку «Дрины».

— Спасибо, я предпочитаю сигары. — Немец достал из внутреннего кармана пиджака «гавану».

— Вы могли бы предложить и дамам, — раздался голос Чедны.

— Извините. Прошу… А вы хотите, Розмари?

Девушка взяла сигарету и взглянула на меня с благодарностью. Судя но всему, Розмари окончательно пришла в себя, однако голубые глаза излучали холод: если ей что-нибудь и известно, она будет молчать.

— Закурите? — предложил я милиционеру.

— Благодарю, на службе не курю.

Он стоял у дверей. Черт возьми, и у меня возникло впечатление, будто мы арестованы.

В дверь постучали.

— Войдите! — отозвался милиционер.

Дверь открылась, и на пороге появился Степан Прпич:

— Мне велели прийти сюда…

— Пожалуйста, проходите, — пригласил его милиционер.

Теперь мы были почти в сборе.

И кто-то из нас, вероятно, убийца!

Из коридора донесся шум.

— В чем дело? Что случилось? — забеспокоился Штраус.

— Наверное, окончился матч, — предположил я.

— Попрошу без разговоров. — Слова были произнесены приказным тоном.

Штраус укоризненно посмотрел на меня и развел руками, словно говоря: «Выходит, я прав — мы арестованы!» Он затянулся сигарой, подошел к столу, стряхнул пепел в пепельницу и устремил взгляд на пшеничное поле.

Время шло. Мы молча курили, предоставленные своим думам. Комната заполнилась сигарным дымом. Штраус по-прежнему стоял у окна, повернувшись ко всем спиной. Он обернулся только раз, посмотрел на Прпича и, встретившись с ним глазами, вновь уставился в окно. Ближе всех к нему сидела в кресле Розмари с безмятежным лицом, устремив в пространство взгляд своих небесно-голубых глаз. Она напоминала куклу, которая, казалось, по чьей-то воле вот-вот оживет и затанцует.

У стены рядом с неподвижно застывшим милиционером сидел Нино, неотрывно смотревший в какую-то одному ему видимую точку. О чем он думал? О мертвом Ромео? О больной Юлиане? В его худом вытянутом лице не было ни кровинки.

Возле меня сидел Степан Прпич. Оглушенный молчанием, которым мы встретили его появление, он затих. Когда я угостил его сигаретой, он с признательностью посмотрел на меня и, выпуская густую струю дыма, шепнул:

— Мы проиграли венграм — ноль: один.

Милиционер бросил на нас строгий взгляд.

Я усмехнулся: мало Прпичу забот, он еще огорчается из-за проигранного матча!

В коридоре опять послышался шум. Уже полчаса сидели мы здесь, как мыши в норе, размышляя о случившемся.