Современный политик: охота на власть

В условиях господства этого стереотипа не понимается и не принимается тезис правых политиков о том, что государство должно выполнять сервисную функцию. Если государство выполняет сервисную функцию, это значит, что есть еще больший «начальник», чем само государство. Кого можно себе представить в этой роли?

Правые политики отвечают: общество. Но если (см. стереотип первый) мы считаем, что власть моноцентрична и иерархична, то общество не может быть «главнее» государства.

В результате господства этого стереотипа тезисы, взятые напрямую из западной демократической риторики, «проскакивают» и не понимаются.

Стоит принять на вооружение понятие о власти как о композиции нескольких автономных инстанций, как тезис о сервисной функции государства начинает играть в полную силу. Тогда становится совершенно понятно, что государство — только одна из инстанций власти, обладающая вполне определенным эксклюзивным ресурсом (всеобщий порядок и одинаковость процедур на всей территории) и не подменяющая собой иные инстанции.

Современное понятие власти состоит в том, что власть — это владение каким-то недоступным или эксклюзивным воспроизводящимся ресурсом. Она больше не отождествляется с государством (конструкция XIX века). Современные технологии власти состоят не в гипертрофированном и абсурдном усилении одной инстанции, а, напротив, в увеличении количества инстанций власти и их постоянном смещении — с тем, чтобы все стороны жизни современного общества были охвачены всеми инстанциями власти в совокупности.

Эти принципы очень хорошо видны там, где происходит столкновение власти, построенной на современных принципах, со старой властью, которая отождествляется с государством. Так с властью играют на территории постсоветских республик: в Киргизии, Украине, Грузии.

Когда формируется другая инстанция власти, неподконтрольная Шеварднадзе, Кучме, Акаеву (например, народ, признающий другую легитимность), происходит смещение всей конструкции. Стройная и, казалось бы, незыблемая государственная власть вдруг оказывается вне структуры новых соглашений. Она падает, как карточный домик. Или: одна элита дискредитируется, а вместо нее подставляется другая. При таком действии вся конструкция старой власти тоже разрушается[44].

В этом заключается основной принцип современных властных технологий: не уменьшать количество инстанций власти, а, наоборот, увеличивать их со скоростью, большей, чем скорость общественного развития. Тогда власть создает пространство, которое полностью контролируемо, прозрачно, люди могут в нем ориентироваться, возникают свободы и демократия, когда народ может принимать участие в достижении соглашения между инстанциями власти.

Отметим еще одно последствие отождествления власти и государства. Этот стереотип не дает активным людям участвовать во власти, поскольку они с самого начала считают, что власть — это прерогатива государства. Разрушение этого стереотипа сразу же привлечет сотни активных и мыслящих людей во власть — в дело формирования новых инстанций власти.

Стереотип третий: страх перед бунтующим народом

Причиной этого непреодолимого страха является существование одной-единственной инстанции власти. Власть исходит из одной точки: от государства, которое совмещено с бизнесом, со СМИ, с судом, с прокуратурой. Власть сегодня абсолютна, и бунт народа означает разрушение всего порядка целиком.

Существующая власть не способна направлять народ на нужные и для нее, и для него самого действия. Власти не могут решиться на самомалейший шаг и стремятся подстраховаться буквально во всем, поскольку одно неверное действие означает полный крах. В результате с народом заигрывают, народу поддаются.

Неудача большинства реформ (монетизация льгот — яркий тому пример) связана с тем, что из-за нераспределенности инстанций власти все претензии в конечном счете предъявляются государству. Но реформы не могут идти бесконфликтно: любая реформа имеет своих интересантов и своих оппонентов (2). Кто-то все равно что-то теряет. Когда власть принадлежит исключительно государству, интересанты, получив свое, не благодарят государство: зато обиженные активно протестуют. В результате государство вынуждено перераспределять уже распределенное. При этом те, кто был ранее заинтересован в реформе, естественно, переходят в стан недовольных. Круг замыкается.

В такой монолитной, абсолютистской конструкции невозможно провести ни одну общественную реформу. Однако принципиальный выход есть. Надо выделить интересантов и сформировать их в отдельную инстанцию власти. Например, при осуществлении реформы образования необходимо оформить инстанции власти, которые и будут ею заниматься (ими могут стать родители, бизнес, работодатели, конкуренты стандартным школам). Оппонирующий им консервативный профессорско-преподавательский состав окажется в ситуации проблемы, затем — конфликта, после чего государство может выступить в качестве арбитра и сформулировать новые правила взаимодействия — уже с учетом произведенных сдвижек.