Современный польский, чешский и словацкий детектив

Я вошел в костел. В лучах, проникавших сквозь витражи, виднелись контуры исповедальни. Было холодно и тихо, и лишь молодая крепкая бабенка, бия себя в грудь, каялась, что ночью наколдовала на свою соседку, что Магде с другого конца села вместо тридцати яиц отдала только двадцать девять, так как тридцатое яйцо было прошлогоднее, тухлое, что из чревоугодия не соблюла поста: сорвала два листка и календарь вместо пятницы показал субботу, что недавно добавила в масло для продажи маргарину, а молоко доставила на молочный пункт пополам с водой…

Исповедник утешал, осуждал, отчитывал. Хотя я не видел его лица, мне казалось, что он тоже мучится за грехи, не им содеянные. Когда бабенка наконец ушла, он с облегчением встал.

Я увидел подвижную фигуру уже немолодого сельского священника. Я поднялся со скамьи.

— Вы ждете меня? — спросил он извиняющимся тоном.

— Вы ксендз Войтик?

— Да.

— Я хотел бы поговорить с вами.

— Я вас слушаю… — Он указал проход возле алтаря.

Был поздний вечер, когда я вошел в дом для приезжих.

— Дайте мне пива! — попросил я.

Физиономия буфетчицы скривилась при виде чужака. Она взяла кружку, которую я перед тем ополоснул, и сказала:

— Пиво дороже на один злотый, сломалась рессора!

— Что ж, пусть так, раз у вас дороги плохие, — великодушно согласился я.

Кашлянув, я подкрутил свои пышные усы.

— Ничего. Будет и дорога! — чокнулся со мной выросший словно из-под земли «пропагандист» Ковальский.

Его присутствие здесь означало, что Дзвоны покорены, что они у нас в руках.

— А кто это? Землемеры? Это что, насчет колхоза или дороги? — спросил посетитель, которому я влепил бы неделю отсидки за одну физиономию.

Чтобы избежать ссоры, мы отошли в сторонку и сели за грязный стол — он был удобен тем, что стоял у открытого окна.

От запаха приправ и селедки перехватывало дух, в носу щипало от вони гнилых огурцов. В свете мигающей, засиженной мухами лампочки помещение имело вид дешевого притона.

Я присмотрелся к окружающим.

Емёла разглагольствовал о преимуществах турнепса и… успокаивал гуся, которого держал под мышкой. «Стоит здесь в два раза дешевле, чем на варшавском базаре», — сообщил мне Ковальский.) Шесть «землемеров» в комбинезонах угощались в сторонке пивом. НД отказывался от взятки в размере тысячи злотых. Речь шла о пустяке, его просили передвинуть граничную межу. Увидев меня, НД подсел к нам.

— Ну, как дела, ребята?

— Все в порядке, — ответил я, — смотри!

— Что это?

— Не видишь разве? Ключи. От всех дверей в доме ксендза,

— Стибрил?

— Что ты!… Ксендз — мировой мужик. Сам предложил.

— А как насчет коллекции «За лот»?

— Ксендз выменял ее у Мингеля на первые английские «Колонии».

— Мингель спятил, — вмешался Ковальский. — Кто же меняет «Польшу» на какие-то «Колонии»?

— Нет, он не спятил. Обмен был совершен с расчетом, что эта коллекция к нему вернется, а он насладится первыми «Колониями».

— Ясно! — отозвался Емёла. — Ковальский, подержи! Не так! Что? Никогда не имел дела с птицей? Это тебе не детей нянчить, — объяснял он, засовывая гуся Ковальскому под мышку.

— Я разговаривал с мельником, который тоже собирает марки, — начал свой доклад Емёла, — Аль был у него час назад, спрашивал, долго ли землемеры пробудут в Дзвонах. Мельник ему сказал, что землемеры, мол, вроде бы скоро уезжают… Аль немного побыл у него, всучил белый «Дилижанс», сел на велосипед и уехал. Я даже видел, как он жал на педали. Исчез в лесу за селом. — Он указал в сторону, противоположную той, откуда мы приехали.

— Значит, они здесь. И ждут, — заключил НД.

— Да, наше присутствие им на руку, — сказал Ковальский. — Они рассчитывают, что когда преступление обнаружат, подозрения падут на землемеров. А допрос десяти землемеров означает для них неделю свободы.

Я посмотрел в окно. Спускалась ночь. В сумерках грузовика уже не было видно. Наступившая темнота была на руку не только нам. Я вполголоса начал отдавать последние распоряжения:

— Машины сейчас пойдут в обратный путь, к лесу. Место ожидания — поляна, где мы уже останавливались. Дальнейшие указания — по радио… Грузовик, выезжая с площади, свернет в сторону. Когда кузов грузовика поравняется с забором у дома ксендза, водитель выключит фары. Группа должна выскочить и быстро укрыться в саду… Емёла и Ковальский займут место возле дома. В момент, когда Аль проникнет в дом, оба приблизятся к окну…

— А если они придут к дому ксендза раньше? — на всякий случай спросил НД.

— Это исключено, — ответил я. — Сейчас грузовик стоит у ворот кладбища. Через забор перелезть незаметно они не могут: из окон дома для приезжих на забор падает свет…

Поскольку больше вопросов не было, я встал из-за стола и, слегка прихрамывая, пошел к двери. «Землемеры» вышли на площадь. За ними — Емёла с гусем и Ковальский.

Шофер грузовика завел мотор и громко засигналил.

Теплая июньская ночь опустилась на Дзвоны. В маленьких окошках постепенно гасли желтые огоньки.

В саду ксендза шумели кроны ясеней. Время от времени доносился собачий лай. Гоготали сквозь сон гуси, похрюкивали в хлевах свиньи.