Современный польский детектив

Господа, внимательно следившие за каждым моим словом, принялись в четыре голоса уверять меня, что, разумеется, они будут обо мне заботиться и впредь, что я получу все, чего бы ни пожелала, и что вернуться я смогу в любую минуту.

Это меня успокоило, и я позволила уговорить себя позавтракать с ними. Обслуживал нас официант в белом, все было на наивысшем уровне.

Пробный шар был пущен во время завтрака.

— Наверняка вас потрясла смерть того человека, — соболезнующе произнес толстяк. — Ничего удивительного, что вам стало плохо, ведь он испустил дух буквально у вас на руках.

При этом он тяжело вздохнул и поднял глаза кверху, как бы вознося молитву о душе усопшего. Я решила, что мне следует вести себя соответственно, отложила вилку в сторону и тоже испустила тяжелый вздох.

— О да, это было ужасно! Я до сих пор не могу прийти в себя, — произнесла я, содрогаясь от одного воспоминания и на всякий случай теряя аппетит, тем более что уже наелась.

— Для нас это особенно тяжко, — вздохнул патлатый. — Ведь он был нашим знакомым, особенно вот его. — И он ткнул в маленького бандита.

Тот, быстро проглотив кусок, поспешно закивал головой и попытался придать своему лицу горестное выражение.

— Это был мой друг, — подтвердил он. По-французски он говорил намного хуже остальных. — Мой очень хороший друг. Как бы я хотел быть рядом с ним вместо вас в последние минуты его жизни!

Салон наполнили тяжкие вздохи. Все по очереди возводили очи горе. Немного справившись со своей скорбью, друг покойного продолжал:

— Его последний вздох… Его последние слова… Как бы я хотел слышать их! Он говорил с вами, мадемуазель. Заклинаю вас, повторите последние слова моего друга!

«Прекрасно! — мысленно одобрила я. — Еще немного поднапрячься, и эта скорбь будет так естественна…»

— Увы, не могу, — произнесла я, издав уже совершенно раздирающий душу вздох. — Я их не поняла.

— Как это? — на выдержал бандит с глазами навыкате, но патлатый укротил его одним взглядом и сочувственно поинтересовался:

— Он что, бредил?

— Похоже на то, — с грустью подтвердила я. — какие-то отдельные, бессвязные слова, к тому же едва слышным голосом…

— Прошу вас, повторите эти слова! — взмолился друг покойного. — Пусть они бессмысленны, но ведь это последние слова моего незабвенного друга! Я навечно сохраню их в памяти.

Тут я поняла, что избранная мною роль сладкой идиотки имеет свои недостатки. Сладкая идиотка просто обязана иметь доброе сердце, и в данном случае просто не может не мобилизовать все свои жалкие умственные способности на то, чтобы припомнить эти чертовы последние слова. Как выйти из положения?

— Не помню, — пролепетала я чуть ли не со слезами на глазах. — Но я понимаю вашу боль и постараюсь припомнить. Там был такой шум, такая суета, я хотела ему помочь, а он уже чуть дышал…

Четыре бандита тоже чуть дышали, слушая меня. Видимо, слова покойника были для них вопросом жизни и смерти. Притворяясь, что я напряженно вспоминаю, и время от времени издавая тяжелые вздохи, я в то же время лихорадочно обдумывала линию своего поведения. Убедить их, что я ничего не слышала или ничего не помню? Вряд ли разумно, тогда у них не будет причин сохранить мне жизнь. А в моих углах отчетливо звучали малоприятные слова «ликвидировать бесследно». Я понятия не имела, кто они такие, но, как видно, мне стало известно что-то такое, что для них было чрезвычайно важно. И в то же время для них опасно было это мое знание, так что им ничего не стоит лишить меня жизни. Нет, пожалуй, лучше помнить. Могу же я помнить только часть, а остальное постепенно вспоминать?

— Мне кажется… — неуверенно начала я. — Если не ошибаюсь, он мне сказал «слушай». Да, именно «слушай».

— «Слушай», — как зачарованный, повторял за мной толстяк.

— Что «слушай»? — опять не выдержал лупоглазый, и, похоже, патлатый пнул его под столом.

— А я ему сказала: «Тихо, не надо ничего говорить». Я видела, что ему трудно говорить, я хотела, как лучше…

Вздох, который я издала, был вершиной притворства. Тут уже и патлатый не выдержал и нервно воскликнул:

— А дальше что же?

Я снизила темп и решила задохнуться от волнения.

— Он так неудобно упал, — медленно, с чувством продолжала я. — Головой под стол, прямо на ножку стола…

Толстяка чуть удар не хватил, второй бандит заскрежетал зубами. Маленькому удалось справиться с собой и продолжить разговор:

— И что? Что он говорил? Каковы были последние слова моего друга под столом?

— Так он же не сознавал, что лежит под столом, — обиженно заявила я и подумала, что на их месте я бы меня убила. Как важна для них моя информация, если они проявляют такое ангельское терпение!

Первым взял себя в руки патлатый.

— Несчастный! — подхватил он. — Ничего не сознавал! Лепетал в бреду бессвязные слова, и только вы, мадемуазель, слышали их! А его друг, его лучший друг не слышал!

И мне показалось, что он пнул друга покойного, так как тот, вздрогнув, возобновил свои душераздирающие просьбы сообщить последние слова его горячо любимого друга, давая понять, что иначе ему и жизнь не мила.