Квартира доктора Паула Чернеску на площади Росетти совсем не столь роскошна, как я ожидал, зная о его репутации и частной практике. Вхожу в гостиную, просторную, но полупустую, исполняющую по совместительству и роль приемной. Безликая мебель. Диван, два кресла, застекленный шкафчик, набитый маленькими статуэтками, ковер из разряда дешевых. На стенах, в очень красивых рамах, достойных лучшей судьбы, несколько серийных репродукций по сорок леев за штуку, подобранных, однако, со вкусом и приятных на вид. Доктор принимает меня в домашней куртке вишневого цвета, которая подчеркивает и белизну его лица, и все еще загорелый лоб. Доктор в некоторой растерянности. Он предлагает мне сесть и подождать несколько минут, пока он разберется с пациентом, на — грянувшим неожиданно после моего звонка.
— Понимаете, это мой старый пациент, и я не мог ему отказать, хотя сегодня у меня неприемный день.
Заверяю его, что все в порядке, и он скрывается за белой дверью кабинета.
Достаю сигарету, окидываю взглядом комнату, затем поднимаюсь и подхожу к стеклянному шкафчику со статуэтками, который стоит у двери в кабинет. Фигурки за стеклом кажутся необыкновенно живыми и выразительными. Приглядываюсь и не без удивления понимаю, что передо мной музей восковых фигур в миниатюре. Фигурки, слепленные из блестящего воска, представляют собой знаменитостей разного ранга. Среди них, конечно, маленький Наполеон, маленький Гомер, маленький Чингисхан, маленький Христофор Колумб, но есть и другие персонажи, ближе к нам по времени, среди которых я без большого труда узнаю Дана Сократе, Мирчу Рошу, Адриану и даже Виорику Ибрахим, на этот раз с несколько прикрытой наготой. Позы естественны, будничны, и, хотя пространство витрины слишком тесно для такой толпы, если всмотреться, чувствуешь трепет настоящей жизни.
Углубившись в созерцание этого миниатюрного мирка, я невольно становлюсь свидетелем обмена репликами между доктором Чернеску и его пациентом. Они говорят тихо, но дверь кабинета тонкая, а с того места, где я стою, даже не прислушиваясь, все равно что-нибудь да услышишь.
— Сейчас не получится, приходите на той неделе, — звучит приятный, мелодичный голос доктора.
— Что это вы все откладываете да откладываете? — ворчит пациент.
— Время терпит, куда спешить?
— Вам, может, и некуда, а мне…
— Я же вам и прошлый раз говорил, что вам нечего беспокоиться.
— Да я как будто нарочно беспокоюсь! Но куда ж денешься: у кого чего болит…
— Потерпите, придете на той неделе, и мы все уладим. Только приходите в приемный день. В четверг, например, с утра.
— В четверг так в четверг, вам виднее…
Шаги приближаются к двери, и я быстро плюхаюсь в кресло. Больному не очень-то приятно знать, что, кроме медика, кто-то еще слушает под дверью его жалобы.
В самом деле, человек, выходящий из кабинета, меряет меня недружелюбным взглядом. Он высок, очень худ, с серым лицом печеночника. Процедив сквозь зубы приветствие, он выходит, а доктор Чернеску, предупредительно проводив его до дверей, возвращается и усаживается в кресло напротив меня,
— Прошу прощения, товарищ Бребенел. Вечная история с этими пациентами. Даже в воскресенье вздохнуть не дают.
— У вас большая клиентура?
— Слишком большая, я бы сказал. Причем в основном просто ипохондрики, таскаются по врачам, деньги им девать некуда. Как вот этот, что сейчас приходил. Не знаю, чего он от меня хочет.
— Ну, доктор. Для вас-то ипохондрия рентабельна. По крайней мере по моим представлениям. Паул Чернеску пожимает плечами.
— А, вы об этом… Я предпочел бы денег поменьше, зато времени побольше. Свободного. Вы так не думаете?
— Конечно, но только что касается времени.
Он искренне смеется и переходит на дружеский тон:
— Вы тут не соскучились, я надеюсь., пока ждали?
— Нет, что вы. У вас тут такой музей восковых фигур — хоть куда! Ваше авторство?
— Да это так, пустяки, баловался в молодости. Я вам, кажется, говорил, у меня в лицейские времена было такое увлечение.
— Я не сторонник грубой лести, но работа прекрасная. К тому же, по — моему, вы постоянны в своем увлечении. Там есть несколько фигур, которые следует датировать недавним временем.
— У вас острый глаз, — смеется доктор. — Вы меня поймали на месте преступления. Действительно, это и до сих пор мое хобби. Статуэтки, о которых вы говорите, я сделал в прошлом месяце на море. Увековечил всю нашу компанию с Вама — Веке. Это единственная вольность, которую я себе позволяю. А то все работа да работа. Когда живешь один, надо чем-то себя занимать, а то тяжело…
— У вас нет родных?
— Нет, женат я никогда не был, а родители давно умерли,
— И ни братьев, ни сестер?
— Никого. Даже подруги… Но это скучная материя. Ведь вы, кажется, собирались меня спросить насчет бывшей мастерской Дана?
— Собирался, но теперь это уже не актуально. Я хотел вас уведомить, что напал на след.
— Вот как?
— Да, и я бы очень удивился, если бы он оказался ложным.