Современный румынский детектив

— Нет, бабушка. Я из Художественного фонда. Он ведь художник, Дан Сократе. Мы с ним вроде как сослуживцы.

— Да, он-то художник. А жена его — актриса. Только она ему не жена. И Мирча Рошу тоже художник. Он тоже у меня жил.

— Когда?

— Да поначалу, как только они приехали. Я было подумала, что он их брат, его или ее. Он спал на диване, где теперь мальчонка. Машину держал на улице, две во дворе не помещаются. То есть они бы поместились, но тогда не пройти на кухню. А денька через два он перебрался…

— К деду Селиму, да? А что это он?

— Все-таки неловко. Он же никакой им не брат — ни ему, ни ей. Приятель. Чей — не разобрала. Он когда переехал, они все равно вместе гуляли. А вы из милиции?

— Да, бабушка.

На первый раз достаточно. Так всегда: пока не ухватил нить, довольствуешься любой пустяковой информацией, любым нейтральным фактом, случайно отпечатавшимся на сетчатке глаза. Потом, когда нападешь на след и клубок начинает распутываться, запасы фактов, которые ты накопил, выглядят все беднее и беднее.

Однако небольшой сюрприз мне уже успели преподнести, Мирча Рошу жил сначала в одном доме с Даном и Адрианой. Почему он не поселился отдельно? Не нашел комнату? Трудно поверить, это в конце сезона-то… И почему он не скооперировался, сразу или немного погодя, с доктором — своим неразлучным приятелем? Или его так грела мысль попасть под один кров с перекисленной водородом внучкой старого турка? Вопросов немало. И слава богу. Хуже, когда не набирается и двух — трех. Никогда, даже в лицее, я не мог ответить сразу на вопрос без нескольких наводящих. Хоть убейте, не мог. В любом случае констатирую, что Адриана не поставила меня в известность относительно некоторых деталей. Намеренно? В том состоянии, в каком она была, я и сам не счел нужным докапываться. Вообще-то следовало бы, но, когда дело касается ее, я часто не способен поступать так, как следует. Выждем неделю, и, если ситуация не прояснится до тех пор, попробую сделать еще одну попытку.

Теперь — на море. Передо мной открывается пейзаж, требующий к себе снисходительности. Ни листочка, ни травинки, сухая, растрескавшаяся земля, песок, камни, скалы, невысокие холмы. Насчитываю четырнадцать голов — вместе с теми, что виднеются над водой. Это объяснимо с двух точек зрения: во — первых, сезон на исходе, хотя солнце палит нещадно; во — вторых, я вообще не понимаю, зачем приезжать сюда, а не, как все люди, в Мамаю, Эфорию или Мангалию. И если уж тебя занесло почти к самой границе, так лучше отдыхать у болгар на Золотых Песках, я тоже туда собираюсь, уже лет пять все собираюсь.

Вылезаю из брюк и мерным шагом начинаю ходить взад и вперед, шипя и еле удерживаясь, чтобы не взвыть, когда наступаю на осколки ракушек. Надо бы их собрать для коллекции «Природные орудия пыток». Ловлю на себе жалостливо — иронические взгляды, не лишенные любопытства. Оригиналы, выбравшие себе для отдыха столь странное время и место, сбиты в клан, который реагирует на новичка так же, как пассажиры купейного вагона на того, кто дерзнул подсесть на промежуточной станции, открыл дверь в их купе и еще спрашивает: «Нет ли свободного местечка?» Но я на место не претендую. Я буду стоек до конца, парируя все взгляды и даже изображая то тут, то там что-то вроде приветствия, на которое мне отвечает только одна дама в возрасте с немилосердно шелушащейся кожей.

Нет, решительно ни один из этих персонажей не может сойти за хорошенькую девушку с таким прекрасным ориентиром, как длинные белые волосы. Приглядываюсь к интеллигентному, загорелому до черноты мужчине — почему бы ему не оказаться Паулом Чернеску? Но он загорает в одиночестве, лежа на подстилке и читая какую-то книгу на французском. Не иностранец, потому что рядом на песке валяются несколько номеров «Ребуса» и карандаш.

— Извините за беспокойство, я ищу знакомого, художника Мирчу Рошу. Вы его случайно не знаете?

Говорю, а сам думаю: сейчас он меня тоже спросит, не из милиции ли я. Что это, неужели я стесняюсь?

— Нет, такого художника я не знаю.

— А это единственный пляж, больше нигде народ не загорает?

— Право, не знаю. Кажется, вон там, за холмом, еще кто-то есть, — И он указывает на дюну, возвышающуюся слева метрах в двухстах от нас.

Я благодарю, еще раз извиняюсь, что оторвал его от чтения, и, как есть, в плавках, перекинув через руку свое обмундирование, иду в указанном направлении. Карабкаюсь на Голгофу, но, увидев, что происходит по ту сторону, впадаю в столбняк.