У учителя Панаитеску попросил также немного домашнего хлеба, который перемешал с мамалыгой, взятой у соседки. Сама по себе мамалыга была мягковата, но вместе с хлебом приобрела как раз ту вязкость, какая требовалась Панаитеску, большому знатоку-рыболову. Во избежание простуды шофер устроил шефу сиденье из охапки сухих листьев, застеленных газетой.
— А теперь, шеф, слушай внимательно. В этих делах я по сравнению с тобой — маршал. Забрасываешь, значит, леску с поплавком и глядишь в оба. Ежели клюет, дай противнику потянуть поплавок вниз и в сторону, и тут же дерни, но не резко, а как бы играя. Ежели тянет поплавок к берегу, тебе повезло — это карп. Он большой плут, он не мечется, делает вид, что поигрывает с наживкой, а на самом деле у него полон рот мамалыги. И только когда крючок дойдет до нутра, тогда и поплавок погрузится глубже. Тут вот дерни раз-другой и можешь вытаскивать… Ежели жулик тянет в сторону, тянет зло, как собака, знай, что это сом, небольшой сом. Большие редко попадаются, они башковитые, иначе б не жили так долго. Сома дергай резко, у него пасть большая, он с перепугу, что его хотят извлечь из темных глубин, тут же захлопнет пасть, и тогда, мамочка, поминай, как его звали! Крючок впился куда надо. Ежели поплавок будто пощипывают — закуривай сигарету и не обращай на него внимания, — это мелкие карманные воришки, с ними мы не хотим иметь дела… Я рассказал бы тебе и о повадках судака, но очень сомневаюсь, чтобы он, бедняга, водился в этой мутной воде. Слыхал я недавно, что судак мигрирует, как форель, плывет в гору, чистоту ищет. Дорогая рыбина, что и говорить, она знает себе цену. Да… Я вот объясняю, объясняю, а вода — как зеркало… Не клюет? Терпение! А я пока вздремну на солнышке. Не беспокойся, музыка будет: в последнее время, черт его знает, я почему-то храплю.
— Храпишь ты, дорогой коллега, уже лет тридцать, если я не сбился в счете.
— Это правда, Дед, но в последнее время я храплю так, что можно испугаться. Иногда я просыпаюсь от собственного храпа весь в холодном поту…
Вода была прозрачная, тихая. Панаитеску, не дождавшись клева, начал зевать.
— Какое впечатление на тебя произвел Урдэряну, дорогой коллега? — спросил Дед, не давая своему помощнику заснуть так быстро. Он знал, что шофера легко разговорить, а майору нравилось слушать его, так сказать, одним ухом, одновременно думая над серьезными, еще нерешенными проблемами.
— Шеф, честное слово, этот тип мне не симпатичен. А его женушка… Просто черт в юбке! Такая женщина может дать тебе крылья, но может и в пропасть толкнуть. Даю руку на отсечение, что Урдэряну не остался бы здесь, он мог далеко пойти, но она на всю жизнь пригвоздила его к этому месту. Теперь он у нее под каблучком. Только, шеф, я очень хорошо знаю, почему ты задал мне этот вопрос… Постой, смотри, поплавок, кажется… Нет, какое там!
Видать, рак, а ну-ка, тяни!
Дед поднял удочку обеими руками, как лопату, на крючке действительно висел рак, он разжал клешни и камнем упал в воду.
— Ясно, падаль, общее загрязнение, — сказал Панаитеску, вспоминая слова, которые он так часто встречал в прессе. Проблемы окружающей среды в свое время объяснил ему Дед. Панаитеску насадил на удочку новую наживку и продолжал:
— Сижу я и думаю. Знаю, что и ты думаешь: для чего мы меряли землю? Кому это нужно? Кстати, я вот понять никак не могу, кто звонил полковнику Леонте? Более того, руку даю на отсечение, что звонили не ему. Откуда известно, что наш начальник Леонте? Значит, звонили по разным адресам, нешуточное дело, не экономили на телефоне. И если поднялся такой шум вокруг деревянного циркуля, значит, нет дыма без огня, и твоя блестящая интуиция и на этот раз сработала безотказно. Верно?