— Нет, хотя я мог и не отвечать на твой вопрос. Ты принимаешь меры предосторожности, чтобы ввести нас в заблуждение, и мы принимаем свои меры, чтобы добиться правды. Ты молодой, очень даже молодой, и весьма грустно, что в твоем возрасте по причинам, которых я еще не знаю, ты завяз во лжи. Мы разговариваем больше десяти минут, и за это время ты столько наврал, что я спрашиваю себя, стоит ли мне терять с тобой время. Вероятно, серьезные причины заставляют тебя утаивать правду, но будь уверен, эту правду с твоей помощью или без нее я все равно узнаю. И тогда самым большим наказанием для себя будешь ты сам, твоя совесть. Ты в собственных глазах станешь ничтожеством. Что мешает тебе теперь говорить?
Глупое чувство, ревность живого человека к мертвой. Ты ведь готов был связать свою жизнь с этой девушкой, и, будь она жива, вероятно, вы бы уже были женаты. Откуда в тебе такая уверенность, что она хотела использовать правду ради собственной выгоды? Почему ты думаешь, что у нее была мелкая душа? Ей ведь ничего не стоило поехать в уезд или обратиться куда-нибудь повыше. Ты забываешь, хотя и не следовало бы, в какое время мы живем. Ты думаешь, ей бы никто там не помог? Если бы она хотела продвинуться, поверь мне, она бы поехала немедленно, но она этого не сделала, и не сделала потому, что любила это село, любила людей вопреки твоим утверждениям. Ты принадлежишь к новому поколению, в которое я верил и верю, оно чище, способней к борьбе за правду, даже ценой страданий. Мою правоту подтверждает трагическая судьба девушки. Ты же из мелочных, жалких побуждений не захотел понять ее и, главное, не сумел помочь ей. Скверно ты начинаешь жизнь, скверно.
Прикопе машинально застегнул пуговицы на непромокаемой куртке, потом расстегнул их, посмотрел на Деда с горькой иронией, махнул рукой, хотел встать и уйти, но какая-то сила, казалось, пригвоздила его к месту.
— Правда, товарищ майор, правда. Может быть, в детективных романах правда всегда побеждает, а в жизни, в жизни — иное… Я предложил ей все, что мог: свою любовь, желание создать семью. Жизнь у меня скромная, ни страстей, ни бурь, какие ей по нраву. Но другого я не мог ей дать. В первый раз, когда я вас услышал, мне померещилось, что это она говорит: «честь», «правда»; она через каждое слово их повторяла. Я не вру на этот раз. Значит, до сих пор я действительно врал. Я боялся, даже думал, что она не умерла, а стоит за вами, а вы теперь ее словами говорите. Я дважды был на кладбище, чтобы убедиться, что она не подшутила надо мной, как подшучивала не раз. Легко приехать откуда-то и
— Ты циничен с горя, из-за утраченной любви. И действительно очень грустно, если ты таков, каким себя описываешь. Я познакомился с твоей матерью, знаю трагические обстоятельства, при которых она потеряла слух и речь, и еще знаю, хотя ты этого не хочешь признавать, что твой отец — Корбей. Ты скопил в себе слишком много ненависти. Поражение твое временное, но оно может затянуться, если ты не вырвешься из нынешнего состояния. II хочу тебе сказать еще одно. Не стыдись той женщины, что дала тебе жизнь, не лишай ее любви, которой она заслуживает. Эта женщина убаюкивала тебя, эта женщина оберегала твой сон ночами, чтобы ты вырос здоровым и, почему бы не признать, красивым. Ты приехал несколько дней назад и ни разу не был у нее. Я и это знаю, товарищ Прикопе Турдян!
Дед замолк. Прикопе, как малое дитя, плакал, всхлипывая, неуклюже обхватив голову руками.