Казалось, что действительно у меня нет никакого выбора. Я хотел все рассказать тебе, но это не решало проблему. Я и Ирине не сказал ни слова до тех пор, пока мы не вернулись на родину. В дороге я все время думал и принял решение: поставить в известность органы госбезопасности. В первый же день, как только я пришел в институт, я обо всем рассказал Ирине, и о своем решении тоже. Не нужно говорить, как она это восприняла, ты ее достаточно знаешь. Она не плакала, не возмущалась, она вообще не проронила ни слова минут пятнадцать. Я даже испугался, что у нее случился шок. Наконец самым обыденным голосом, словно сообщала о том, что не сможет пойти в кино, она попросила меня найти другое решение, любое другое решение, если же я не найду, то она этого не переживет. Все очень просто. Наверно, она даже не думала, что можно было все это произнести трагически, сквозь рыдания и слезы. Но это не в ее стиле. Именно эта мягкость выдавала ее непоколебимую твердость. Я вынужден был искать третий выход, хотя с самого начала мне объяснили, и я был с этим согласен, что решения могло быть только два… Конечно, поиски третьего выхода могли показаться детской наивностью, но мне ничего не оставалось… Помимо воля я должен был действовать в другом направлении, потому что ничего предпринять не мог. Я чувствовал себя униженным, полным ничтожеством… Ни в коем случае я не мог поставить на карту жизнь Ирины. Тогда-то я и решил принять все на себя. Выпутаться самостоятельно, по крайней мере попытаться это сделать. Я прекрасно знал и из литературы, и из жизни, что подобные попытки успехом никогда не увенчиваются. Это так. Но всегда существует и надежда. Сколько людей погибло, пытаясь покорить Эверест? Хиллари прекрасно это знал, но все же пошел, веря, что он не погибнет. И не погиб. Я был обязан начать борьбу с вершиной куда более жестокой, чем Эверест, и одержать победу в этой борьбе. Все мои расчеты должны были вести только к победе. Только это было моим правом и обязанностью. Поражение исключалось, оно должно было быть исключено. Я закончил свою работу, но никому об этом не сказал. Об этом знала только Ирина. Я пытался выиграть время. В голову мне приходили самые разные идеи. Я представлял себе неожиданные случаи, мечтая как ребенок. Я видел перед собой этого типа, который поймал меня в ловушку за границей, и воображал, как он гибнет под колесами автомобиля. Каждый день происходят десятки и соти несчастных случаев, говорил я себе, почему же один, всего-навсего один несчастный случай не может спасти нас? Все это, конечно, наивность, но кто может остановить работу мозга, тем более при таких обстоятельствах!
В один прекрасный день я решил начать борьбу. Я отпечатал работу в единственном экземпляре. После этого я отпечатал другую работу, фальшивую, но с тем же количеством страниц, в двух экземплярах. Я уничтожил оригинал этой работы, уничтожил копирку и сохранил только машинописную копию. Я отдал в отдел спецхранения на-стоящую работу, но чтобы Ончу не знал,
— Откуда это тебе известно?
— Я получил письмо… Сегодня вечером, в половине одиннадцатого, в довольно пустынном месте я встречусь с их курьером.
— Ты впутался в весьма опасную игру.
— Выбора у меня не было. Я рассказал тебе, как мне тяжко, но иного выхода я не вижу.
— И что ты будешь делать, если сегодня вечером на условленном месте ты увидишь свою юную поклонницу?
— Можешь поверить, что мне абсолютно безразлично, через кого это передавать.
Теперь Серджиу и Виктор шли рядом, плечом к плечу, понурив головы и смотрели, как в мелком, податливом песке отпечатываются их следы. У обоих было такое впечатление, что они уходят за границу реальности. Молчали. Виктору, как видно, уже нечего было сказать, а Серджиу…
— Одного только не понимаю, — заговорил Вэляну, — зачем ты потащил с собой все эти черновики? Зачем тебе понадобился этот спектакль? Перед кем ты его разыгрываешь?
— А это вовсе не спектакль. Для меня это огромное удовольствие. Я перечитываю, заново просматриваю, нахожу новые решения, которые можно будет применить в новых вариантах. Ведь это то, во что я вложил самое лучшее, что есть в моей жизни. Понимаешь?
Разговор коснулся новой темы, и могло показаться, будто оба они забыли, с чего он начинался… Однако адвокат не забыл.