Современный румынский детектив

— Пока не было ясности с отпечатками на коробке из-под шприца, я склонялся к варианту «убийство». Теперь я вынужден вернуться к первоначальному варианту — «самоубийство». Ладно! Предположим, что так оно и есть! Ты можешь себе представить кого-нибудь, кто бы помог самоубийце сунуть голову в петлю?!

— Я считаю, можно! — неожиданно прерывает свое молчание Поварэ.

Не только я, но и бесстрастный Григораш разевает рот от изумления.

— Ты что?!

— Я имею в виду Лукрецию Будеску, — завершает свою мысль Поварэ.

Поначалу его предположение кажется мне попросту нелепым, но потом я невольно отмечаю возможную связь между моим вопросом и нервным расстройством Лукреции Будеску. Пожалуй, Поварэ прав: только психически ненормальный человек может помогать другому покончить с собой… И эти обмороки Лукреции… Чтобы ухватиться за эту ниточку, надо обсудить еще одно обстоятельство:

— Ты можешь представить себе конкретно то, что произошло тогда на чердаке?

Я ставлю Поварэ в нелегкое положение. Ему на помощь приходит Григораш:

— Я могу себе вообразить эту картину… Хотя воображение скорее относится к беллетристике, нежели к криминалистике… Представим себе, что, после того как он расстался со своей девушкой, Кристиана Лукача стала преследовать мысль о самоубийстве и о том, каким способом это сделать. Не исключено, что он рассуждал примерно так же, как и мы. Однако здравый смысл, назовем это так, заставил его в конце концов отказаться от мысли о самоубийстве. Но тут как раз у него случается приступ, он делает себе, вернее, кто-то ему делает, укол морфия, наркотик подавляет в нем сознание, вновь возникает роковая мысль о самоубийстве, а воля к сопротивлению сведена на нет… и он приводит свою мысль в исполнение.

— Извини меня, Григораш, — прерываю я его, находясь под сильным впечатлением рождающегося у меня на глазах «сценария» самоубийства, — но какова же, в таком случае, роль Лукреции Будеску во всей этой истории?

— Ты спросил, можно ли себе представить то, что произошло на чердаке. Я попытался доказать, что воображение способно заполнить любое белое пятно в наших знаниях.

Словно сговорившись с Григорашем настаивать на одном и том же варианте, Поварэ дополняет воображаемую картину:

— Лукреция Будеску сделала ему укол, после чего, одержимая своей болезненной любовью к нему, подчинилась всем его приказаниям… Именно так я представляю себе ее соучастие в самоубийстве Кристиана Лукача.

Я сам начал эту дискуссию, а теперь она прямо-таки выводит меня из себя. Пытаясь отмести фантазии моих сотрудников, решительно возражаю:

— Вы упустили из виду, что Лукреция Будеску сама была жертвой чьего-то нападения и что именно благодаря этому обстоятельству мы и обнаружили шприц!

— Ну и что? — не сдается Поварэ. — Ничего нет проще, чем симулировать такое нападение… А вот с какой целью, это нам еще предстоит выяснить. Кстати, само ее сегодняшнее исчезновение говорит о том, что она чего-то опасается.

— Да нет… — возражаю я без особой уверенности, — она женщина простодушная…

— Но психически ненормальная, — выкладывает Поварэ трудноопровержимый аргумент. — А психопаты, как известно, обладают болезненно развитым воображением.

Я не могу удержаться, чтобы не поймать его на логическом противоречии:

— В таком случае ты тоже психопат, вообразив себе все это!.. — Но тут же беру себя в руки и возвращаюсь к сути наших размышлений: — Мы так говорим о состоянии здоровья Лукреции Будеску, словно изучили ее историю болезни!

Поварэ и тут не сдается:

— А она наверняка существует, просто у нас пока руки до нее не дошли!

Григораш, понимая мое возбуждение, возвращает нас к тому, с чего мы начали наш разговор:

— Мы попробовали представить себе, как произошел сам факт самоубийства. Нетрудно вообразить, и каково могло быть участие в нем Лукреции Будеску. Нам ничего не остается, как взять у нее отпечатки пальцев и сличить их с отпечатками на ампуле.

— Вот наконец-то мало-мальски разумное предложение! — радуюсь я.

— Погоди-ка, мой милый! — останавливает меня Григораш. — Из всего этого мы можем сделать столь же обоснованный вывод о предумышленном убийстве.

— Тоже верно, — теряю я снова надежду.

— Вот именно! И надо отдать должное профессиональному чутью доктора, потому что без него мы бы не заметили именно двойственности этого дела, остановились бы раз и навсегда на самоубийстве, и предполагаемый преступник всех нас обвел бы вокруг пальца.

— Ты сам все же склоняешься больше к варианту убийства, чем самоубийства, — почему-то с укором намечает Поварэ.

— Ошибаешься, — не соглашается с ним Григораш, — на данном этапе я допускаю оба варианта в равной степени. Исходя из того, что уже установлено, я склонен думать, что если мы и имеем дело с преступником, то с преступником крайне неопытным, хоть и изобретательным.

— Почему неопытным? Почему изобретательным? — следую я за этим новым поворотом в рассуждениях Григораша.