Современный русский детектив. Том 2

— Сделать салат в гостинице вам все равно не удастся. У вас нет лука, масла, соли, перца. И в гостинице даже хлеба не дадут, отправят в ресторан, там тоже не дадут, скажут: присаживайтесь… Вы голодны?

Она пожала плечами:

— Да, действительно, что толку, если я куплю помидоры. Мне и положить их некуда. И сыта я. Ничего. Просто… Это изобилие… Кого угодно введет в соблазн. Где ваш караван-сарай? Где храм?

— Налево… — скомандовал Николаев, стараясь подвести Виртанен как можно ближе к цветочному ряду.

И вот Николаев наконец увидел то, что стремился увидеть — настоящие, коллекционные, нет, не розы, розы есть везде, а вот тюльпаны такой редкой окраски, с такой редкой формой бутонов бывают только здесь. Дерут за них немилосердно, но если они единственные, возможно, во всем мире? Он приостановился и, не выпуская ее руки, через чьи-то берущие и дающие ладони, через чьи-то активные локти бросил в корзину с тюльпанами четвертной.

— Таких и в Голландии нет, — сказал Николаев, протягивая букет своей спутнице. — Уникальные, скрещенные из наших степных с чем-то заморским. «Азов» — может быть, слыхали?

— У нас бывают выставки цветов, — очарованно сказала Любовь Карловна. — Но… Нет… Никогда… Их страшно держать в руках — отнимут, — ее смех зазвучал радостно.

— Ну, а теперь к храму.

Трудно сказать, зачем Петр Великий велел заложить и освятить церковь господню в неосвоенной земле, но отдаленнейшие потомки тех стрельцов, что триста лет назад шли в первый и второй азовские походы, точно знали, что следует делать с ней — в церкви помещалась рыночная контора. Тут выдавали халаты, весы, здесь трудилась базарная санэпидеминспекция, тут заседала и дирекция рынка.

Он снова взял Виртанен под руку и повел ее через рынок. В этом углу было не так шумно и многолюдно. Задумчиво сидели рядом со своими медными кувшинами чернокожие от загара и глубоких морщин горцы-чеканщики, мастерицы лениво раскатывали большие и маленькие ковры. Из горы джинсов высовывалась коротко остриженная голова молодого человека. Он приветливо кивнул Николаеву. Тот подмигнул ему и шутливо спросил:

— Ну, что, Сержик, кайф ловишь? Хорошо идет торговлишка?

— Купите даме джинсы, Феликс Николаевич…

Николаев только махнул парню рукой, по-доброму смеясь.

— Это наши индивидуалы. Народные промыслы идут хорошо, особенно в сезон, летом, а доморощенные «кардены» прогорают. Народ избалованный, ему настоящего Кардена подавай…

— Надеюсь, ваш знакомый не только шьет джинсы? — спросила Виртанен.

— Разумеется. Он инженер из Инскстали.

Они подошли к величественному зданию, которое казалось киношной декорацией.

— А вот и наш караван-сарай, — пояснил Николаев. — Здесь обосновалась кооперативная чайхана. Караимская, половецкая или черт знает какая кухня, я в этом плохо понимаю. Но готовят очень вкусно. И хозяин мой добрый друг.

— Хозяин? Именно хозяин?

Он почувствовал подвох в ее вопросе.

— А разве у вас нет кооператоров?

— Народ наш северный, медлительный… У нас даже самогонку не гонят. Со времен Петра к «монопольке» привыкли. Вы что, хотите меня туда пригласить? А как же мне в ресторан — и в мундире?

— Не волнуйтесь. Сейчас там никого нет. И вообще мало кто ходит. Экзотика стоит дорого. И уверяю вас, нас усадят так, чтобы никто, даже мышки из погреба, нас не увидели. Уж если чья репутация зашатается, то моя. Вы уедете, я останусь, и Инск долго будет помнить, как я сидел в караван-сарае с красавицей.

Виртанен сделала неуверенный шаг к воротам древнего пристанища паломников в Мекку.

…Было уже поздно. Он читал ей стихи Гумилева и Блока, совершенно забыв, что нужно расспросить о пистолете, о допросах. Допросы, пистолет, рация — все это казалось ерундой. В одном Наталья несомненно права: он встретил редкую женщину. Как она говорит, что она говорит, как держится, сколько в ней искренности…

— Меня же в гостиницу не пустят! — вдруг спохватилась Виртанен.

И они бросились ловить такси. Прощаясь у гостиницы, Николаев сказал:

— Хороший вышел вечер, правда, Любовь Карловна?

— Правда, — ответила она. — Никак не ожидала.

— Так повторим его завтра? — настойчиво спросил он.

Она неожиданно отвела глаза:

— Вы опасны для меня…

VII

Домой Николаев вернулся с давно утраченным ощущением приподнятости. Но эта ее фраза — «Вы опасны для меня»— что она означала? Что могла разгадать Виртанен? «Какого же она обо мне мнения? — ужаснулся Николаев. — Неужели я в ее представлении этакий платный танцор, жиголо? Нет, — отводил он тревожные мысли, — если бы она узнала, не держалась бы так непринужденно, не пошла бы со мной дальше автобусной остановки… Да и как она могла узнать? С Наташкой разговор шел один на один, — и ему стало мучительно стыдно за этот разговор, этот сговор. — Впрочем, для Разинской я и есть жиголо. А почему только для Разинской? Я просто жиголо, коли позволил… Старые мои установки — с волками жить, по-волчьи выть — сейчас не годятся. Как она это подметила: чистить яблоко только потому, что все чистят, нелепо. Да, жиголо!»— От этого очевидного заключения он почувствовал себя отвратительно.