Современный самозванец [= Самозванец]

– Нет, мой друг, за себя я благодарю вас как за представителя русского правосудия. Существуют дела, раскрытие которых возможно лишь в высококультурных странах. Дело Сиротинина принадлежит именно к таким делам.

– Я вас не совсем понимаю, – заметил Савин, удобно усаживаясь в кресло и закуривая предложенную ему Долинским дорогую сигару.

– Есть дела – я объясню это вам яснее – которые требуют для обнаружения истинного виновника участия представителей общества, а казенные обнаружители и пресекатели преступлений бессильны со всею своею властью или же, быть может, именно в силу этой всей власти.

– Это как в Англии, где каждый англичанин не прочь помочь правосудию и не считает это зазорным, а напротив, ставит это себе в государственную заслугу.

– Именно, именно… Английское правосудие, как и весь ее государственный строй, заслуживает восхищения и подражания… Таково, по крайней мере, мое мнение.

– В каком же положении дело этого, как его?..

– Сиротинина.

– Да, Сиротинина.

– В очень скверном… Я вчера виделся с судебным следователем. Он глубоко убежден в невиновности обвиняемого, но положительно не в состоянии что-либо для него сделать… Улики все налицо, а человек, который по мнению следователя виноват, очень осторожен и неразговорчив.

– Значит, есть и предполагаемый настоящий виновник?

– Есть, но лучше я вам все расскажу по порядку. Вам необходимо ознакомиться как с делом, так и со многими несомненно причастными к нему лицами обстоятельно и подробно…

– Я вас слушаю.

Сергей Павлович рассказал Николаю Герасимовичу с присущей его языку ясностью все обстоятельства, предшествовавшие и сопровождавшие обнаружение растраты в банкирской конторе «Алфимов и сын», передал соображения Елизаветы Петровны Дубянской, соображения, с которыми он согласился, да еще нашел их подтверждение в мнении судебного следователя, производящего дело.

– Главными пружинами, как кажется, являются здесь трое: граф Стоцкий, барон Гемпель и Кирхоф, очень может быть, что был и Неелов, но его здесь, как вам известно, нет…

– Почему вы указываете прямо на лица?

– А потому, что молодой Алфимов вращается в их кружке, который его, видимо, обчищает, и задушевный друг графа Стоцкого, личности чрезвычайно темной и подозрительной…

– Позвольте, позвольте, я знал одного графа Стоцкого в Варшаве, мы были с ним большими приятелями… Как зовут его?

– Сигизмунд Владиславович…

– Это он… Но тот был прекрасный человек, честный, прямой, добрый, один из редких представителей польской национальности.

– Ну, этот другой, он отличается именно всеми противоположными качествами его соименника.

– Но позвольте, этого не может быть… Сигизмунд Стоцкий был последний представитель в роде, других графов Стоцких нет.

– Значит он переменился.

– Каков он из себя?

Сергей Павлович описал наружность графа Сигизмунда Владиславовича.

– Странно, он совсем не похож на того…

– Уж не знаю…

– Странно, очень странно… – продолжал повторять Николай Герасимович. – Мне интересно будет с ним встретиться.

– А остальных вы знаете?

– Гемпеля да, мы друзья… Кирхофа же я встречал за границею и также знаю довольно близко.

– Значит, вы почти у пристани.

– Дай-то Бог… Но это дело интересует меня теперь вдвойне из-за личности графа Стоцкого. Не мог же человек измениться так нравственно и даже физически. Надо будет съездить к Гемпелю. Где он живет?

– Этого я не знаю… Да вам, по моему мнению, следует столкнуться с ними на нейтральной почве. Пусть они сами уже втянут вас в свою компанию.

– Вы правы. Но где же?

– Во втором часу дня вся их компания собирается завтракать в ресторане Кюба.

– Отлично, завтра же я буду там.

– Очень хорошо, завтра же как раз вторник, – легкий день для начала дела, – засмеялся Долинский.

– Чего вы смеетесь?.. Я верю в эти народные приметы о легких и тяжелых днях и сам не раз испытал последствия, начиная дело в понедельник.

– Ну?

– Верно, верно… Так с завтрашнего дня, с легкого, я примусь за работу.

– Дай Бог успеха.

– А теперь скажите мне, где живут Селезневы?

– Зачем?

– Я желал бы заехать повидать Елизавету Петровну.

– Она не живет более у них.

– Где же она живет?

– Она переехала к матери Дмитрия Павловича Сиротинина.

– Вы знаете адрес?

– Да.

Долинский сказал адрес, и Савин записал его в свою записную книжку.

– Я заеду к ней прямо от вас.

– Вы ее очень обрадуете.

– Не буду вас задерживать…

– Если понадоблюсь, я по утрам и после обеда до восьми дома.

– Буду являться с рапортом… – пошутил Николай Герасимович, прощаясь с Сергеем Павловичем, и уехал.

– На Гагаринскую улицу! – крикнул он кучеру уже взятого им месячного экипажа-коляски.

Подобно лучу яркого живительного солнца отразилось переселение к Анне Александровне Сиротининой Елизаветы Петровны: не только в обстановке уютненькой квартирки, но и в расположении самой ее хозяйки.

Все в квартире приняло иной, более спокойный, привлекательный вид, а сама Анна Александровна стала куда бодрее: туча мрачной грусти, лежавшая за последнее время на ее лице, превратилась в легкое облачко печали с редкими даже просветами – улыбками.