Современный самозванец [= Самозванец]

Улучив несколько минут и оставшись вдвоем с молодой девушкой, Неволин объяснил ей невозможность отказаться от предложенной поездки, свои виды на нее, свои планы на будущее и снова, хотя между ними не было сказано ни слова о любви, о браке. Она поняла, что он это делает для нее, что они связаны навеки, а он понял, что понят ею.

– Могу я писать вам?

– Да… Нет…

– Как же это понять, да или нет? Я думал, что мы будем переписываться…

– Я буду писать…

– А мне нельзя?..

– Нет… Пишите, но не на мое имя…

– На чье же?

– Адресуйте Наташе… Наталье Ивановне Моничевой… Она мне очень предана.

Молодая девушка покраснела.

Это согласие было равносильно признанию.

Он поклонился и нежно поцеловал ее руку.

В это время вошел Иван Корнильевич, бывший дома, и tete-a-tete был разрушен.

Вернувшийся к обеду, Корнилий Потапович был очень весел и смеялся, что случалось с ним не часто.

За обедом он велел подать шампанского и предложил тост за здоровье отъезжающего друга и за его благополучное и успешное путешествие.

Доверчивый Федор Осипович искренно благодарил старика за любовь и ласку, не подозревая, что тот празднует счастливо удавшееся удаление препятствия к браку его дочери с графом Вельским.

IX Между двух огней

Каждое утро у жены коммерции советника Селезнева – Екатерины Николаевны – собиралось небольшое дамское общество, состоявшее из дам высшего круга, с которым и хозяйка была связана по своему рождению как княжна Холмина.

Род князей Холминых обеднел, и дочь последнего, некогда богатого отпрыска этого рода, вышла замуж за богатого купца Аркадия Семеновича Селезнева, несколько утешенная выхлопотанным ее родственниками молодому коммерсанту чином коммерции советника.

Богатство мужа давало Екатерине Николаевне возможность заседать в качестве желанного члена и щедрой благотворительницы в разных благотворительных дамских комитетах и таким образом продолжать связи с «обществом», как она называла высший круг.

Дом свой она поставила тоже на аристократическую ногу, и швейцар в их доме – особняке по Фурштадтской улице – был одет в какую-то фантастическую ливрею.

Дамы охотно собирались на чашку чая к радушной хозяйке, великодушно, как она выражалась, принесшей в жертву свой княжеский герб возможности делать добро ближним при помощи средств своего мужа.

– Притом, этот брак по любви… – замечали защитницы неравного брака княжны Холминой, – а любовь извиняет все.

Аркадий Семенович был действительно без ума влюблен в Екатерину Николаевну, не только когда она была невестой, но и первые годы после свадьбы, и этим дал возможность молодой властной женщине совершенно забрать себя в руки.

Екатерина Николаевна тоже по-своему любила мужа, но считала, что принесенная ею жертва в виде герба – она забывала о получаемых ею широких средствах к жизни – обязывала его к полнейшему повиновению ей, пожертвовавшей для него родовыми традициями.

С годами Аркадий Семенович, добрейший, честнейший и умный чиновник, привык глядеть на все глазами своей жены, там где она этого хотела и находила нужным.

Милая беседа дам, состоявшая из сплетен и пересудов, была в полном разгаре, когда лакей доложил о приезде докторши Ястребовой с молодой барышней.

– Проси обеих! – сказала Екатерина Николаевна. – Это новая компаньонка, которую мне рекомендует наша постоянная докторша… – пояснила она, обращаясь к дамам. – Люба доставляет мне много хлопот.

– В каком отношении? – полюбопытствовали дамы.

– У нее вкусы относительно выбора мужа такие странные, плебейские! – с презрительной улыбкой сказала хозяйка. – Конечно, она унаследовала их не от меня. Ей уже многие делали предложения, граф Вельский, например.

– Молодой?

– Нет, отец…

– А… И что же Люба?

– Упрямится… А партия прекрасная…

– О, да, конечно, и притом он еще очень бодр…

– Еще бы, граф Василий Сергеевич совсем молодец, но тут вмешался некий Неелов, мы ему уже отказали, но это не привело ни к чему… Он разгоняет всех других женихов… Он говорит, что убьет всякого, кто решится жениться на Любе…

На лицах дам выразился ужас.

– Он распространяет это через своих друзей, сам оставаясь весьма корректным относительно нашего дома, в котором и после отказа продолжает изредка бывать как товарищ Сергея, так что мы бессильны принять против него какие-либо меры.

– А ваша дочь его любит?..

– Не думаю, она встретила наш отказ равнодушно… Она, кажется, еще никого не любит… Единственно, кто мне внушает опасения, это один молодой адвокат, Долинский, но и он теперь почти у нас не бывает.

– Ах, Долинский! О нем говорит весь Петербург после защиты Алферова как о талантливом адвокате.

– Он самый…

– Боже, как можно снизойти до такого выбора! – воскликнула одна из дам.

– Но, говорят, он очень достойный человек и очень умный, – осмелилась заметить другая дама.

– Достойный, умный!.. Что все это значит?.. Он беден.

– Для адвоката это вопрос короткого времени…

Вошла Зиновия Николаевна с Елизаветой Петровной Дубянской. Все взоры с любопытством обратились на них.

– Очень рада, дорогая Зиновия Николаевна, вас видеть. Представьте мне вашу протеже.