Современный швейцарский детектив

«Иногда, когда фён прядет мягкие пряди из тумана, он сидит у моего ложа и нашептывает и рассказывает. Длинные его стеклянные ногти на пальцах мерцают зелеными бликами, когда руки его кружат надо мной в воздухе… Иногда он сидит наверху, на колокольне, и разбрасывает оттуда нити, пестрые нити, раскидывает их далеко по земле, опутывая ими города и деревни и хутора, одиноко стоящие по склонам гор… Сила его и величие безмерны и безграничны, и никто не может сокрыться от него. Взмахнет рукой, раскинет свои пестрые гирлянды бумажных цветов — и вспыхнет война, распластавшись синим орлом; кинет красный шар — и взметнется в небо революция, с треском разорвав воздух. А я совершил, убийство в Голубином ущелье, так по крайней мере утверждают полицейские, но мне об этом ничего не известно; моя кровь пролилась на полях сражений в Аргоннах, но меня бросили за решетку, и, если бы у меня не было моего друга, Матто Великого, который правит миром, я был бы совсем одинок и отдал бы концы. Но он добр, и своими зелеными стеклянными ногтями впивается в головы моих мучителей, и, когда они стонут во сне, он радостно смеется…»

— Как это понять, Шюль, насчет убийства в Голубином ущелье? — спросил Штудер, поскольку эта фраза имела к нему прямое отношение. Все остальное звучало очень красиво, особенно про то, как Матто развязывает войну, но слишком, на его взгляд, высокопарно и заумно.

Ответил ему Гильген, санитар с засученными рукавами: да это навязчивая идея добряка Шюля. Он и мухи не обидит. И санитар попросил вахмистра пройти с ним в комнату отдыха: уже одиннадцать часов, ему пора сменить своего коллегу, в половине двенадцатого обед. Не хочет ли вахмистр посмотреть, как они будут играть в ясс, а может, даже и сам примет участие? Штудер пожал покрытую рубцами руку Шюля, поблагодарил его за прекрасное стихотворение, обещанное ему после обеда, и пошел за своим провожатым.

Когда они были уже за порогом, Шюль крикнул им вслед хриплым голосом:

— Вы еще узнаете Матто! Он освободил Питерлена. И прибрал к рукам директора…

Эка хватил! — подумал Штудер. Неприятно было, пожалуй, только одно — что этот дух Матто разбил, по утверждению Шюля, свою штаб-квартиру как раз в той части чердака, что размещалась над гостевой комнатой…

Широкий коридор упирался одним своим концом в стеклянную дверь, через нее они прошли в комнату отдыха: стены выкрашены в густой оранжевый цвет; столы, стулья и скамьи с высокими спинками, на которых стоят забранные решеткой горшки с зелеными растениями — с аспарагусом, — а между ними вазы с георгинами. Два окна тоже выходят на «Б»-1 и открыты, а комната все равно плавает в густом табачном дыму. И пока Штудер осматривался, он думал о своем сопровождающем, о санитаре Гильгене, — то был первый человек в больнице, к кому он испытывал безраздельную симпатию.

Причину этого он назвать не мог. У Гильгена была большая лысина, на полчерепа, и венчик рыжих волос, коротко подстриженных на затылке и отливавших блеском только что хорошо надраенной меди. Шея загорелая. Все лицо усыпано веснушками, очень приветливое лицо, несмотря на морщины в уголках глаз и складки на лбу, свидетельствовавшие о жизненных неурядицах. Но этот человек невысокого роста, едва достававший вахмистру до плеча, излучал приятную теплоту, и ее ощутили на себе, по-видимому, и сидевшие тут больные, тоже встретившие появление санитара радостными возгласами: «Приветствую тебя!», «А, это ты, Гильген!»… Веснушки густо покрывали также его оголенные руки и запястья.

— Вы хотели сыграть в ясс, — сказал Гильген, — а тут вот как раз один мой приятель, у него дела в больнице, он тоже с нами сядет. Кто будет играть?

Вызвались двое. Длинный худой человек — по нему сразу было видно, что пьянчужка, — и маленький мужичок с асимметричным лицом, оказавшийся большим педантом — так дотошно и с явным недоверием вел он игру.

Что касается самой партии, то тут заслуживало внимания только одно обстоятельство: Гильген объявил одновременно по пятьдесят от туза пик и от девятки червей, а также три в крестях. Штудер вынужден был назначить козырями черви и сумел поддержать его в пиках, и партия была сделана. Но про себя он подумал, что Гильген играл довольно нахально, однако это только усилило его симпатию к маленькому рыжему санитару.

И тут Гильген заявил: ему пора идти обедать. Он может еще проводить вахмистра вниз, к Вайрауху, чтобы взять у того ключи. На смену пришел другой санитар. Но прежде чем Гильген открыл дверь на лестничную площадку, мимо них пронесся Шюль с огромным подносом в руках, доверху заставленным суповыми тарелками.

— Ух уж если я поймаю того, кто создал мир! — крикнул он им вдогонку и засмеялся своим беззубым израненным ртом.