Совсем другие истории (сборник)

Шимшон Шейнбаум вчера вечером авторитетно сообщил, что хамсин уже на подходе. Встав с постели, он первым делом устремился к окну и с чувством глубокого удовлетворения убедился, что, как всегда, был прав. Он закрыл ставни, чтобы защитить комнату от обжигающего ветра, сполоснул водой лицо, волосатые плечи и грудь, побрился и сделал себе на завтрак кофе со сладким рулетиком, который принес вчера из столовой. Шимшон Шейнбаум терпеть не мог попусту тратить время, особенно по утрам, когда так хорошо работалось: выходить из квартиры, тащиться в столовую, болтать, читать газеты, обсуждать новости — и вот уже пол-утра как не бывало. Он всегда начинал день с чашки кофе и рулетика. В десять минут шестого, после раннего выпуска новостей, отец Гидеона Шейнбаума уже сидел за столом. И так изо дня в день круглый год безо всяких исключений.

Он уселся за стол и несколько минут глядел на карту страны, висевшую на стене напротив. Он пытался вспомнить сон, увиденный рано утром незадолго перед пробуждением; тот сидел где-то в глубинах памяти, будто ноющая заноза. Но сон не вспоминался. Шимшон решил, что не отдаст подлому сну больше ни минутки, и приступил к работе. Правда, сегодня был праздник, но лучший способ отметить его — как следует поработать, а не валять дурака. До того как наступит время идти смотреть на парашютистов — и на Гидеона, который мог быть среди них и прыгать одним из первых, — было еще несколько часов рабочего времени. В семьдесят пять уже не можешь себе позволить безрассудно тратить время, особенно если в памяти теснится столько всего, что надо перенести на бумагу. Господи, как мало времени!

Шимшон Шейнбаум в представлениях не нуждается. Еврейское Рабочее Движение знает, как почтить своих отцов-основателей; десятилетиями имя Шимшона Шейнбаума было окружено ореолом славы. Десятилетиями он нес на алтарь борьбы тело и душу, чтобы воплотить видения своей юности. Неудачи и разочарования не поколебали и не ослабили его веру, но украсили ее ноткой печальной мудрости. Чем лучше он понимал слабости и идеологические колебания других, тем беспощаднее боролся со своими собственными. Он истреблял их на корню и всегда действовал в соответствии со своими высокими принципами, не без некой тайной радости подчинив жизнь суровой самодисциплине.

Сейчас, между шестью и семью часами утра в День независимости, Шимшон Шейнбаум еще вовсе не похож на осиротевшего отца. Но идеально подходит на роль по всем параметрам. У него лицо серьезного и проницательного человека, который все замечает, но не подает виду, а в глазах — тень иронии и меланхолия.

Он сидит за столом очень прямо, голова склонена над страницами, плечи расслаблены. Стол сделан из гладкого дерева, как и вся остальная мебель в комнате, — функционально и без всяких украшении. Больше похоже на монашескую келью, чем на коттедж в одном из благополучных кибуцев.

Этому утру не было суждено принести плоды. Снова и снова его мысли возвращались ко сну, который промелькнул и исчез в предрассветных сумерках. Придется вспомнить этот сон; только после этого можно будет забыть его и сосредоточиться на работе. Кажется, там был рукав, а еще золотая рыбка или что-то вроде того. Кажется, он с кем-то спорил. Нет, никакой связи. Пора за работу. Оказалось, что движение Поалей Цион^[18] с самого начала строилось на непримиримых идеологических противоречиях, которые они пытались замаскировать обычным словоблудием. Эти противоречия ясны даже слепому; любой, кто попытается использовать их в своих интересах, чтобы подорвать или дискредитировать деятельность движения, просто не понимает, во что ввязывается. И доказать это очень легко.