Совсем другие истории (сборник)

Вот тайник со старыми письмами. Старыми листами… я собиралась взяться перечитать их. Это от моего бывшего мужа. Мы прожили с ним семь лет и поскольку не собирались расставаться, то устроили мне годичный отпуск для научной работы, я получила оксфордскую стипендию, и мы расстались на целый учебный год, но каждый день отсылали друг другу письма в синих конвертах авиапочты. Пользоваться трансатлантической телефонной связью только для того, чтобы пообщаться, в те дни никому бы и в голову не пришло, так давно это было. Мы были бедны, он был скуп. Я мало-помалу отдалялась, начинала понимать, что могу жить и без него. Но все равно писала ему — каждый вечер. Днем я сочиняла очередное письмо; в мыслях я постоянно с ним разговаривала. Понимаете, я так к нему привыкла! С ним я чувствовала себя защищенной. Я не ощущала себя отдельной личностью. Что бы я ни увидела, когда его не было рядом, даже если мы расстались всего час назад, первая моя мысль неизменно была о том, как я буду ему об этом рассказывать. А мы обычно не расставались больше чем на несколько часов — только на то время, пока он ходил преподавать, а я учиться. Мы были ненасытны. Случалось, у меня мочевой пузырь чуть не лопался, а я никак не могла прерваться или перебить его; и тогда он провожал меня в туалет, продолжая разговор. Возвращаясь за полночь с вечеринки, как в те степенные времена академики именовали свои собрания, мы порой просиживали в машине до рассвета, забывая подняться в квартиру, — так увлекательно было обсуждать с ним его несносных коллег. Столько лет этой исступленной дружеской болтовни! И втрое больше времени — с тех пор, как все это кончилось. Интересно, сохранил ли он мои письма? Или бросил их в камин, чтобы лучше поладить со своей второй женой? Целый год после развода я просыпалась по утрам с дурацкой улыбкой — от удивления, от облегчения, от сознания того, что я ему больше не жена. С тех пор я ни с кем не чувствовала себя такой защищенной. Я не перечитываю его писем, не могу. Но мне необходимо знать, что они здесь — в шкафу, в коробке из-под обуви. Они — часть моей жизни, моей мертвой жизни.

Акт 1, сцена 2

«Зачем вы посетили нас? В глуши забытого селенья я никогда не знала б вас, не знала б горького мученья. Души неопытной волненья смирив со временем (как знать?), по сердцу я нашла бы друга, была бы верная супруга и добродетельная мать». Чувство Татьяны неоспоримо. Но как может оно зажечь ответное чувство в другой груди? Каковы здесь законы возгорания? Татьяна может лишь говорить о своем чувстве — неоспоримо ее собственном, хоть и пришедшем к ней из столь любимых ею слезливых любовных романов. О неповторимости. «Другой!.. Нет, никому на свете не отдала бы сердца я! То в вышнем суждено совете… То воля неба: я твоя. Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой; я знаю, ты мне послан Богом, до гроба ты хранитель мой…»

Клятвы, обещания… Сама страсть, с которой мы даем их, — уж не свидетельство ли силы того, что противостоит им, силы забвения? Неотвратимая сила забвения необходима нам, чтобы затворить окна и двери разума и дать место чему — то новому. Вся дрожа, Татьяна откидывается на спинку кресла и утирает покрытый испариной лоб. Мир сжался в точку, и ничто в ее благоуханном детстве среди серебряных берез не подготовило ее к этому ужасному стяжению. Тщетно она пытается вызвать в памяти образы своей милой сестрицы, своих пышнотелых и добрых маменьки с папенькой. Весь мир свелся к угрюмому, тревожному лицу Евгения. Потом, когда все пройдет, пусть он растает в бледном свете луны, испарится, как сопрано духов. Не будь забвения, не было бы и счастья, радости, надежды и гордости — не было бы и настоящего. Не будь забвения, не было бы и отчаяния, тревоги, унижения и тоски — не было бы и будущего.

Когда я увидел тебя в первый раз, у тебя был белый шарф на шее, солнце сверкало в твоих волосах, на тебе была блуза в полоску, льняные брюки и эспадрильи. Я сидел на террасе кафе с видом на Пьяцца дель Пополо и увидел, как ты подходишь. Я не подумал тогда, что ты прекрасна. Весело рассказывая, как ты провела ночь в кутузке за то, что прямо на глазах у полицейского порвала штрафную квитанцию за превышение скорости, ты села за столик и заказала лимонный щербет, а я смотрел на тебя и думал: «Если я не сумею сказать “я люблю тебя”, я пропал». Но так и не сказал. Вместо этого я собираюсь написать тебе. Самый слабый ход.

Теперь, когда я вижу, как ты прекрасна, твое лицо неотступно меня преследует. Твои глаза следят за мной, словно с выпуклого экрана. Я не хочу говорить тебе, что ты прекрасна. Надо придумать что-то другое. Обычай и мое лживое сердце требуют льстить тебе. Выпрашивать у тебя чувство. Мне хочется твердить эти блаженные слова: «люблю, люблю, люблю».