Совсем не Аполлон

Я засмеялась. И правда звучит как «играли в „Лего“». По Лениному лицу пробежала горькая тень.

— Интересно?

— Да, интересно.

Я хотела добавить подробностей, чтобы она поняла, как было здорово, но у меня и без того было огромное преимущество, и мне совсем не хотелось ее добивать.

Я не хотела сдаваться, но и причинять ей боль не было ни малейшего желания.

Она стояла передо мной, держа руки в карманах, и смотрела на свои ботинки. Такой Лены я раньше не видела. Лены, которая была не совсем Лена. Может быть, я даже ждала ее. Давно ждала.

— Дома сейчас нелегко?

Она бросила на меня быстрый взгляд и так же быстро пожала плечами:

— Не знаю. Просто… так много…

Она умолкла, силы явно покидали ее.

— Мне надо домой. Холодновато.

Я кивнула. Наверное, и вправду было холодно, но я не мерзла. Лена пошла прочь.

— Увидимся, — сказала я.

— Угу, — ответила Лена.

20

Последний день перед зимними каникулами. Гороскоп на день: «Сегодня не стоит слишком усердствовать в работе».Казалось бы, куда уж проще — но нет, я все-таки умудрилась проявить чрезмерное усердие. Не учла одну маленькую деталь. Когда я пришла в школу, там было совершенно пусто.

Я несколько раз посмотрела на часы: десять минут девятого. Вокруг ни души. Я знала, что мои часы идут точно, но все же решила обойти школу в поисках других. Остановилась возле библиотеки, которая была закрыта, но в просвете между неплотно задернутыми занавесками виднелись настенные часы, висящие над библиотекарской стойкой. Они на минуту опережали мои. Сомнений не оставалось: я о чем-то забыла. Вряд ли о переводе часов. И вряд ли о переносе начала каникул на день раньше. Скорее всего, о том, что сегодня нет первого урока. Ну конечно, как всегда. В кои-то веки приходишь вовремя, а не несешься сломя голову — и оказывается, что тебя здесь вообще не ждали.

Я отправилась к выходу, надеясь по дороге выяснить, во сколько же сегодня начинаются уроки: ни объявления, ни сторожа, ни учителя.

Мои шаги гулким эхом разносились по коридору. Никого. Во всей школе была только я. Так мне казалось, пока я не увидела, как кто-то проскользнул в двери актового зала. Это точно был Стефан. Я прибавила шагу и вскоре подошла к залу. Они были закрыты, и меня вдруг охватило сомнение: что происходит внутри?

Прижавшись ухом к двери, я пыталась уловить хотя бы звук. Но внутри было совершенно тихо. Поколебавшись пару секунд, я постучала и открыла дверь.

Меня встретили два удивленных лица: Стефана и Андерса Страндберга. Что они там делали?! В такое время? Я засмеялась — и потому, что у обоих был такой удивленный вид, и потому, что обнаружила именно этих двоих. Что-то мы последнее время постоянно встречаемся. Кажется, кто-то произносил эти слова совсем недавно?

Они не засмеялись в ответ. Даже не улыбнулись. Оба стояли, уставившись на меня, будто на инопланетянку, которой здесь вовсе не место. Ни тени улыбки. Они даже не поздоровались. Я чувствовала, как мои губы, как все лицо застывает в гримасе. Куда делся наш со Стефаном вчерашний смех? Сближение, история с картиной — все это будто ветром сдуло… Может быть, я ошиблась? Ум требовал объяснений.

Андерс Страндберг прокашлялся.

— Что… что ты здесь делаешь?

Я словно одеревенела, глядя на них двоих, и не могла заговорить. Нет, раскованность, смех, игры на «Плейстейшн» — это все не для меня. Я до конца жизни буду тщательно взвешивать каждое слово, буду обдумывать каждое действие, больше не буду воображать, что нравлюсь человеку, стоит ему обратить на меня немного внимания.

— Кажется, сегодня нет первого урока — я забыла.

Стефан мотнул головой в знак понимания, но продолжал смотреть на меня как на пришельца. Он, похоже, и не думал сказать мне, во сколько начнутся уроки. Как я могла так ошибиться в нем, наивная дурочка?

— Ты не знаешь, во сколько начнутся уроки?

Стефан посмотрел на Андерса Страндберга. Что случилось? Неужели так сложно ответить на этот простой вопрос? Андерс Страндберг встретился взглядом со Стефаном, потом посмотрел на меня.

— Все собираются в десять. Каждый класс в своем кабинете. А потом вы пойдете в актовый зал, чтобы посмотреть рождественский… — он кашлянул, — рождественский концерт.

Я еще раз посмотрела на Стефана, давая ему последний шанс сказать хоть что-то, разбить лед. Но сказать, очевидно, было нечего.

— Извините, что помешала.

И даже дверью не хлопнула — сил не было.

Значит, это я просто вообразила, что есть люди, которым я нравлюсь, люди, с которыми мне хорошо и которым хорошо со мной. Плевать, какого они пола, учителя это, профессора или одноклассники, плевать, влюблена я, очарована или просто испытываю симпатию. Мне было важно чувствовать себя человеком среди других людей, чувствовать себя собой. Значит, я ходила и воображала себе всякое такое. Ничего не стеснялась, не боялась проявлять симпатию. Без смущения хохотала, валяясь на ковре в комнате Стефана. Без утайки рассказала о картине, о «Песне Лауры».