Совсем не Аполлон

Она налила себе чашку кофе и села за кухонный стол. Открыла газету. Интересно, в который раз? Я поставила чайник. Мама так погрузилась в статью, что не обращала внимания ни на что другое. Я думала о ее младшей сестре, той, которая умерла. Сможем ли мы когда-нибудь поговорить о ней?

— Слушай, Анника рассказала мне одну вещь. Что у тебя была младшая сестра.

— В общем, я слышала, что твоя младшая сестра покончила с собой.

— Мама, скажи, а нет ли у нас близкого родственника, о котором ты никогда мне не рассказывала?

— Надо, наверное, прочесть эту книгу.

Я залила чайный пакетик кипятком.

— Да, тебе стоит ее прочесть.

Что будет, если я заговорю о смерти? Испытает ли она шок? Разрыдается? Будет уничтожена — мною?

— Она дома?

— Чего?

— Книга. Есть она у нас дома?

Мама полностью погрузилась в статью, была совершенно поглощена текстом. Я ее не узнавала. Она стала другим человеком — передо мной сидела новая мама. Увлеченная, восхищенная мама. Как же тут заговоришь об умершей сестре.

— Да, книга есть. Надо сдать после Рождества.

За окном было совсем темно, черная ночь, хотя на часах не было еще и пяти. В моей комнате было так же темно. Мне это нравилось, мягкая тьма окутывала мысли.

Я пыталась думать. Старалась сосредоточиться, выстроить по порядку все, что произошло за последнее время. Не получалось. Когда я старалась представить Лену, то возникал кто-то другой — мама или Андерс Страндберг. Когда я пробовала думать о ком-то из них, мысли уплывали к «Летней книге» или к статье, на смену статье приходила Лена, Лену сменял Ленин папа, потом Анника, младшая мамина сестра…

Казалось, что мысли разбегаются. Как рыбки, которые стаей плывут в одну сторону, но тут же меняют направление, стоит опустить руку в воду. Рыбки исчезают, остается только застывшая от холода рука.

На ужин мама приготовила спагетти и мясной соус. Любимое блюдо моего детства. Раньше я всегда хотела, чтобы его готовили на мой день рождения. Теперь, конечно, нет. Но все равно было вкусно.

16

Овен: теперь вы должны поверить в себя…

Ночью началась оттепель. Теплый ветер, что-то около нуля или выше и слякоть. Легко дышалось влажным воздухом. Оттепель делала мир светлее, хотя зимняя темнота еще только сгущалась: близилось зимнее солнцестояние. Я шла в расстегнутой куртке, чувствуя легкий трепет внутри — привет от весны.

Встала я рано, чтобы не опоздать в школу: наступило время покаяния и исправления ошибок. Не ради кого-то — ради самой себя. Не для отчета Барбру. Не ради маминого спокойствия. Нет, просто я почувствовала, что пора нагонять, пора вернуть себе контроль над происходящим, пора управлять собой и своим временем.

У кабинета музыки никого не было, я пришла первой. По крайней мере, так я думала, пока не услышала звуки пианино. Кто-то нажимал на клавиши, подбирая мелодию, а затем, сложив фразу, проигрывал ее снова и добавлял аккорды.

Я приоткрыла дверь. Это был Стефан. Я вошла. Не прекращая играть, он поднял голову, улыбнулся и кивнул в знак приветствия.

— Привет, — ответила я и осторожно присела на стул.

Он несколько раз повторил одну музыкальную фразу, пробуя новые аккорды.

— Мне приснилась мелодия. Пытаюсь вспомнить.

Он начал сначала, стараясь найти продолжение.

— Я не знала, что ты и на пианино играешь.

— Я и не играю.

Он засмеялся, я вместе с ним.

— Ага, слышу.

Он играл, повторяя мелодию раз за разом. Она становилась все длиннее. Красивая мелодия, из тех, которым хочется подпевать.

— Когда я был маленький, все просил папу научить меня играть. Но обижался, когда ничего не получалось, и мы ссорились.

Я засмеялась — знакомо, знакомо:

— Это как я, когда просила папу научить меня ездить на велосипеде и ругала его, если падала.

— Да уж, умные мы были в детстве, ничего не скажешь.

Он стал играть дальше. Его будто и не смущало, что я сидела рядом.

— Может, ты напишешь текст к этой мелодии?

— Что?

— Текст песни. Если я подберу мелодию, конечно.

С чего мне вдруг писать текст песни? Да еще к мелодии, которая приснилась Стефану?

— Я… не знаю… я не умею, наверное.

— Умеешь, конечно.

Он поднял голову от пианино, перестал играть.

— Но, может быть, тебе музыка не понравится. Может, она тебя не вдохновит.

Он снова заиграл.

— Мне нравится. Красивая, — сказала я, глядя в окно на туманный рассвет.

— Ты легкий огонь…

Как это вышло, что я запросто сказала Стефану такие слова? Про какой-то легкий огонь…

— Вот видишь. Ты уже начала. Творить.

Оттепель, намек на лучшие времена, я сижу в кабинете музыки и слушаю, как Стефан подбирает мелодию, которая ему приснилась.

— Я плакала, когда ты пел на концерте.

— Что, так плохо пел?

Мы снова засмеялись, снова вместе. А потом в класс ввалилась толпа с Кайсой, нашей учительницей музыки, во главе. Стефан неохотно встал из-за пианино. Поднимаясь, он продолжал подбирать мелодию.