Совсем не Аполлон

— Хороший вопрос, — кивнул Стефан, глядя на меня. — Она решила, что это полезно для здоровья, профилактика рака и прочая фигня. Может, и так, но ни один человек в здравом уме не станет пить крысиный яд — только потому, что это полезно для здоровья.

Я засмеялась. Здорово, что Стефан такой разговорчивый.

— А сахар есть?

— Конечно.

Я сходила на кухню за сахарницей и двумя ложками. Кассета лежала на кухонном столе, я взяла и ее. Мама посмотрела на меня с легким блеском в глазах. Потом подошла и быстро обняла. Так быстро, что я почти ничего не почувствовала.

— В морозилке есть булочки, если хотите.

— Хватит и чая. Но все равно спасибо.

Я поставила сахарницу на столик, положила ложечки.

— Можно включить? — я держала кассету в вытянутой руке.

— Конечно.

Он бросил в чай три куска сахара и помешал.

— Я для того и принес. Чтобы ты послушала.

Я вставила кассету в музыкальный центр и нажала кнопку. Села на пол возле кровати, чтобы не нависать над Стефаном.

Я узнала мелодию, которую он подбирал в кабинете музыки. Но теперь она была ярче. И инструментов больше.

— Это папин синтезатор. Он помог мне подобрать некоторые аккорды. И еще добавили смычковых.

Мне нравилась эта мелодия. Она была такой ясной. Простой, но не безыскусной, если позволите. И аранжировка была такой воздушной — под эту музыку легко дышалось.

Вот чем Стефан и его папа занимались вчера вечером. А моя мама глотала таблетки, чтобы уснуть. Темнота, наполнявшая вчера мою комнату, казалась еще глубже в сравнении с этой живой музыкой. Я сглотнула, ощутив ком в горле, — нет, не плакать, не сейчас. Постаралась сосредоточиться на образах, которые вызывала эта мелодия. Еще там, в кабинете музыки, я думала о легком огне. В голове возникла строчка: «Ты легкий огонь, ты трепетный свет…» Я решила, что эти слова надо запомнить наизусть — не хотелось искать ручку и бумагу. Хотелось только чувствовать этот огонь и свет.

Стефан сидел в кресле и слушал музыку, слегка похлопывая ладонями по подлокотникам в такт, покачивая головой. Похоже, его вовсе не смущало то, что я слушаю сочиненную им музыку. Есть люди, у которых в характере совсем нет смущения и неуверенности, которым ничуть не трудно показывать себя. К ним относится и Стефан. Как только мелодия закончилась, он посмотрел на меня:

— Как тебе?

— Очень красиво. Правда, здорово.

Я умолкла, боясь, что голос сорвется.

Вдруг мне захотелось рассказать ему о том, как я прожила вечер пятницы. Сколько здесь было тяжести и темноты. И как все это контрастировало с мелодией на кассете. Сколько в этой музыке света. Как она вдохновляет. Мне показалось, что Стефану можно рассказать такое, я была почти уверена в этом. Но не сейчас. Может быть, в другой раз.

— Ну как, хочешь написать текст?

— Хочу попробовать. Очень.

Я сама не ожидала от себя такого быстрого ответа. Наверное, заразилась раскованностью и свободой Стефана. И правда, мне хотелось попробовать.

— Круто. Мне кажется, мы сделаем хит.

Я засмеялась:

— Ты будешь петь. И Йеспер протолкнет тебя на «Евровидение». Если, конечно, Берг Карлсон его не опередит.

— Точно.

Стефан сложил руки на животе, откинулся назад и сделал нарочито серьезное лицо.

— Хм-м. Папаша пусть играет на синтезаторе — если, конечно, не найдем кого-нибудь помоложе и посимпатичнее. А Стратте — на саксофоне. Успех гарантирован!

— Стратте?

— Это Андерса так называют. Хотя прозвище, конечно, дурацкое.

Андерс «Стратте» Страндберг. Спасибо за напоминание.

— А ты на чем-нибудь играешь?

В моем послужном списке, если не считать шествий на День Люсии, был только один семестр в музыкальной школе, класс флейты. Потом учитель серьезно заболел, а замены ему не нашли. К Рождеству я сдала флейту в школу, этим все и закончилось.

— Нет, разве что на треугольнике.

— Не так уж плохо.

Я улыбнулась, представив себя с треугольником в вытянутой руке. На «Евровидении».

— Но ты ведь знаешь, что приз вручают автору текста и композитору, — продолжал Стефан. — В прямом эфире и все такое. А потом будет вечеринка. И в газетах напишут.

На вечеринке с кучей знаменитостей, Стефаном и Андерсом Страндбергом. Здорово мы придумали. А что бы подумала Лена, если бы услышала нас? Лена. Она была так далеко. Лена, моя лучшая подруга, стала чужим человеком. Ее строгость, ее склонность осуждать то, что ей не нравится, — наверное, все это я видела и раньше, но не могла и представить, что она и меня так строго осудит…

— Ты много думаешь, да?

Стефан, прищурившись, посмотрел на меня и улыбнулся. Меня подкупала его прямолинейность, приятно было сидеть рядом с ним. Даже то, что его прямота заставляла меня смущаться, было приятно.

— Мне нравятся люди, которые умеют думать, — сказал Стефан.

Получается, он сказал, что ему нравлюсь я. Сказал это, сидя в моей комнате, в моем кресле, у меня дома.

— Ты идешь вечером в библиотеку?

— Чего?

— Я видел, что Андерс Страндберг участвует в какой-то встрече. Что-то про книги.

Точно. А я и забыла.

— Не знаю…

Почему Стефан спросил меня об этом? Неужели мой интерес к Андерсу Страндбергу так очевиден? Неужели Стефан догадался?

— Я хотел сходить. Можем пойти вместе.