Совы охотятся ночью

— Я подумал, что это был Штефан, — признался Дерек. Потом он затараторил, буквально захлебываясь словами: — Я никому не хотел причинять вреда. Я только рассказал полиции, что видел. Тот человек нес ящик с инструментами. Ящик точно принадлежал Штефану. Я его тысячу раз видел. И еще на том человеке была вязаная шапка. — Он приложил руки к голове, поясняя, что имеет в виду.

— Вы хотите сказать… бини?

— Да. Штефан часто носил бини. Но свет был тусклый, и все произошло так быстро. Я заявил полицейским, что не уверен.

— Что вы делали дальше? — задала я вопрос. — После того, как заметили человека с ящиком?

— Пошел в главный коридор посмотреть, кто это. Но когда я туда добрался, было уже поздно. Он исчез.

— Скрылся в одном из номеров?

— Надо полагать. — Вид у Дерека был несчастный, как если бы вся эта история приключилась по его вине. — Полицейские сказали, что злоумышленник зашел в номер двенадцать.

Номер двенадцать располагался всего в пяти или шести шагах от места, где лестничная площадка выходила в коридор, и на той же стороне, что и противопожарная дверь. Если Дерек направился прямиком туда, то неизвестный, получается, скрылся за считаные секунды.

— Вы слышали, как он постучал?

— Нет.

— Никто ничего не сказал?

— Нет.

— И что вы об этом думаете?

— Ничего я не думаю. То есть тогда я решил, что Штефан зашел в один из номеров, чтобы что-то починить — унитаз, например. Хотя это странно, потому что, вызывая рабочего, постояльцы всегда звонят мне. Но все было тихо. Ни малейшего шума, ничего. Так что немного погодя я вернулся за свой стол, и на этом все закончилось.

— Больше вы ничего не слышали?

— Нет. — Он потряс головой.

— Дерек… — Ну как мне сказать такое мягко? — Фрэнка Пэрриса насмерть забили молотком. Он должен был кричать. Как-то не верится, что вы могли его не услышать.

— Ничего я не слышал! — Он заговорил громче. — Я был в самом низу и слушал музыку по радио…

— Хорошо, хорошо. — Я дала ему успокоиться. А потом спросила: — Кто обнаружил тело?

— Наташа. Одна из горничных. Она, похоже, русская или вроде того. — При воспоминании о случившемся глаза у него расширились. — Наташа увидела труп, когда вошла убрать комнату. Говорили, что девушка все кричала и кричала, никак не могла остановиться.

— Но это ведь произошло намного позже… На следующий день.

— Да. — Ночной администратор наклонился вперед и почти прошептал: — Кто-то повесил на дверь номера двенадцать табличку «Не беспокоить». Это сделали специально. Чтобы никто не узнал.

— Тогда почему Наташа все-таки вошла туда?

— Потому что табличку сняли.

— Кто?

— Не знаю. Это так и не выяснили.

Больше парень сообщить ничего не мог, я это видела. Вид у него был усталый.

— Спасибо, Дерек, — сказала я.

— Мне так жаль, что это случилось. Отель с тех пор так и не стал прежним. Здесь постоянно такая атмосфера… Я часто говорю это маме. Как будто тут витает некое зло. А теперь вот еще и Сесили пропала. Когда она сделала тот звонок, я сразу догадался: что-то неладно. Сесили была сильно встревожена. Все это части одного целого, и мне кажется, эта история никогда не кончится.

— У вас есть догадки, кто убил Фрэнка Пэрриса?

Мой вопрос явно удивил Дерека, как если бы никто и никогда не просил его поделиться своими мыслями.

— Это был не Штефан, — сказал мой собеседник. — Даже если это Штефана я видел идущим по коридору, убийца не он, я уверен. Штефан был хороший парень. Очень тихий. Я знаю, что мисс Трехерн… Лиза то есть, не больно-то жаловала его и считала нечестным, но мне он нравился. Как думаете, ее найдут?

— Сесили Трехерн?

— Да.

— Непременно найдут. Уверена, что она цела и невредима, — бодро произнесла я, хотя в душе прекрасно сознавала, что это ложь.

Я пока и полных суток не провела в отеле, но атмосфера его уже каким-то образом подействовала на меня. Быть может, тут и впрямь витало то самое ощущение зла, о котором говорил Дерек. Не знаю. Но вот в чем я твердо была уверена, так это в том, что Сесили Трехерн мертва.

«Фейстайм»

Старею я, что ли?

Пытаясь связаться с Критом, я смотрела на свое изображение на мониторе и, даже с учетом того, что камера ноутбука никому не льстит, не могла порадоваться тому, что вижу. Я выглядела усталой. Два года под критским солнцем и среди сигаретного дыма пагубно отразились на коже. После отъезда из Лондона я перестала подкрашивать волосы, и не могу сказать с уверенностью, что получила в результате: приятную натуральность или неприглядную седину. Следовать за модой я никогда особо не стремилась. Живя одна в квартире, я взяла в привычку расхаживать в больших не по размеру футболках и леггинсах. Разумеется, на работу я наряжалась как положено, но, оказавшись в вынужденной отставке, избавилась от бремени трех «К»: костюм, колготки, каблуки. Под греческим солнцем я щеголяла в первой попавшейся одежде, только бы она была светлой и просторной. Андреас вечно твердил, что любит меня такой, какая я есть, и нет нужды впечатлять его. Но, глядя сейчас на свое изображение, я пыталась понять, не позволила ли себе опуститься — жуткое выражение, наводящее на мысль о распущенности и упадке.