Селено закашлялся между нами, сплюнул на снег. Я открыла глаза и направила энергию на ускорение его мула.
День был коротким, из-за медленного темпа мы добрались до места назначения, когда уже было темно. Копыта наших мулов зацеплялись за камни на дороге, мы направили их к хижине охотника, окна на зиму были заколочены. Она была даже меньше прошлой хижины, даже без крыши над столбиком. Мама указала Селено сесть на полу хижины, пока мы ели и укутывали мулов. Король сидел, прижав колени к груди, его лоб был прижат к рукам.
В хижине было не теплее, чем снаружи, и мы втроем с сумками заняли почти все место на полу. Мама вытащила сумки с едой, отдала мне мешок с сушеным мясом. Я протянула его Селено, он отвернулся. Мама фыркнула, ее дыхание облачком пролетело рядом с лампой.
— Нет смысла голодать, — сказала она.
— Я не смогу это переварить, — сказал он.
— Тебе нужно что-то съесть, — сказала я. — Сегодня мы шли полдня, но завтра будет весь день.
— Я не могу, Джемма, — раздраженно сказал он.
— Вот, — я порылась в сумках. — Возьми еще шарик имбиря, а потом немного кедровых орешков. Может, это подойдет.
— Почему ты не можешь оставить меня в покое? — сказал он, отвернув голову.
Я замерла с шариками имбиря, задетая. Мама фыркнула.
— Потому что она пытается не дать тебе упасть, неблагодарный ребенок.
Он медленно повернул голову к нам, посмотрел в глаза моей маме.
— Я бы попросил говорить «Ваше величество», если не хотите говорить «мой король».
Она жевала полоску мяса и смотрела на него.
— Проблема не в титуле. Дело в том, как ты его носишь.
Он хмуро смотрел на нее.
— Зря я надеялся, что пять лет в тюрьме изменили ваши взгляды.
— Десять лет, мой знаменитый король.
Моя попытка успокоить их не сорвалась с языка, я посмотрела на нее.
—
Она все еще смотрела на него.
— А ты ошибаешься в эффективности тюрьмы, если думаешь, что пребывание в заброшенных шахтах смягчит взгляд на потуги монархии.
— Шаула говорила, что было пять лет, — сказала я ей. — Она давала мне документы об освобождении.
— Перед тем, как объяснила, что мы больше не увидимся, наверное, — сказала мама, вытирая руки о штаны. Она подцепила рукав пальцем и показала татуировку. — Изначальный приговор был пять лет. Судья не хотел давать больше за несерьезные обвинения. Но потом меня предупредили, а срок удвоили.
М от Месы была окружена рядом из десяти крестиков — вертикальные линии делали в начале приговора, а горизонтальные добавляли каждый год. Их было десять, и вторая группа из пяти была темнее и не такой размытой, словно их нанесли позже.
— Видимо, нашли больше показаний против вас, — сухо сказал Селено.
Она криво улыбнулась ему и опустила рукав.
— Уверяю, они нашли все возможные обвинения, чтобы слепить приговор.
— Но доказательства были, — возразил Селено. — Вы признались, что подстрекали действия мятежников.
— Польщена, что ты столько знаешь о моих политических проблемах.
— Вы — моя теща, — пылка сказал он. — Моим долгом было знать.
— Каким бы ни был мотив, ты прав, — сказала она. — Против меня было стопроцентное доказательство. Я была мятежницей тогда, ею и осталась. Я встречалась с остальными каждый месяц, чтобы обсудить огрехи Пророчества, это, кстати, моя сестра использует в работе. Но пять лет дают мятежникам, что зашли дальше воплей о теории, а десять лет — за нанесение тяжкого вреда Алькоро и его жителям. Нет доказательств, что я участвовала в таком.
— То есть, ваш срок продлили без доказательств? — спросил Селено. — Но такое заметили бы, и на это ушло бы время.
Она порылась в мешке с кукурузным печеньем.
— Нет, если событиями управляет Прелат.
Он нахмурился.
— Это смелое обвинение.
— Да?
— Зачем Прелату так манипулировать законом против вас?
— Я всегда считала, что это было для того, чтобы я перестала хоть как-то присутствовать в ее жизни, чтобы не перечить ее повышению до Прелата, — сказала она, взяв печенье.
— Она заперла вас, чтобы подняться до Прелата?
Мама пожала плечами.
— Предыдущий Прелат постарел ко времени, когда меня арестовали. Он умер, и мой срок продлили, пострадали и прислужники, что постились. Думаю, в том хаосе она не хотела, чтобы я испортила ей шансы.
Я сжала губы. Я забыла о трех прислужниках, что умерли в период смены Прелатов, каждый пал от тайного сильного настоя, которым они очищались во время номинации на следующего Прелата.
— Ты участвовала в диссертации Шаулы? — спросила я, озвучив свои мысли.
Они посмотрели на меня, удивленные сменой темы.
— Какой диссертации? — спросил Селено.
— О многоножках, — сказала я. — Это было до того, как она стала служить церкви.
— Я делала иллюстрации, — сказала мама. — Мое имя упоминается в тексте.
— У тебя есть копия? — спросила я.
— Нет. Было две копии — одна для нее, другая для библиотеки академии.
— Думаю, остались альбомы того времени, — сказала я. — Грубые наброски, чтобы потом не было ошибок?
— Конечно, — сказала она. — Та техника была непростой, нужно было передать биолюминесценцию. И тогда я начала воском покрывать части иллюстрации. Я использовала это снова и на рисунках из пещеры.
Я смотрела вдаль, сжав губы.
— Хм.