— Порой я думаю, что так работает мир, — сказала я, понимая, что говорю бред, все сильнее понимая свои ошибки. — Свет озаряет все так, как мы не видим, как не понимаем, и мы строим правду на том, как это воспринимаем. Но все другое, у каждого человека, у каждой страны. Зачем нам название для оттенков воды? У Люмена есть, потому что это их правда, она у них существует. Но не у нас. Нам они не нужны. Зато у нас есть названия для каждого небесного тела. Мы ищем Свет в символах, что называют особенно нашу страну, нашего короля. И мы говорим, что те, кто так не делают, не просвещены, не способны сделать это. Но… а если это как оттенки воды? А если мы зовем правдой нашу ограниченную реальность?
— Мы заблудились? — выпалил Селено.
Я закрыла рот, подавляя зарождающуюся диссертацию. Голова кружилась и была легкой от усталости и тревоги, и глаза пылали от привычных слез.
— Не уверена, — сказала я. — Наверное. Тогда это моя вина. Я всегда забывала, что мои решения не так важны, как твои.
Он вздохнул, звук был тяжелым от смятения.
— Глупое правило, надеюсь, ты знаешь, что я никогда не верил в это, — его пальцы нащупали мою руку, нашли ладонь. — Джемма, я не знаю, что делаю. Ты должна знать это больше всех. И Шаула может рассказывать мне, сколько хочет, что моими решениями руководит воля Света, но я этого не ощущал никогда. Я всегда полагался на тебя. И мне жаль, что дошло до того, что ты не доверяешь своим выборам. Я верю.
«Не стоит. Правда, не стоит».
— Когда мы вернемся, все будет иначе, — продолжил он. — Мы разберемся с поддельной подписью, заставим обыскать Шаулу. Думаю, с новым Прелатом, что не так близок к тебе, ты будешь чувствовать себя лучше.
Я сидела прямо, вдруг сосредоточившись.
— Это все решит, — сказал он, не зная. — Никто не оспорит твою власть, никто не помешает нам править вместе, как раньше…
— Тише, тише, — резко прошептала я, сжав его руку. — Тихо.
— Я лишь пытаюсь…
— Тихо! — сказала я. — Слушай.
Он замер. В новой тишине я прислушалась, пытаясь понять, что слышала раньше. Сначала было слышно лишь капающую вдали воду, журчание горных ручьев. Но в просторной пещере раздавался другой звук, далекий и неясный, отражающийся от камня.
Голоса.
Там были голоса.
Мы тут же вскочили на ноги, все еще держась за руки. Звук утих, снова прозвучал, стал громче. Много голосов, смешавшихся, словно в песне. Звук доносился волнами, словно доходил сюда только при правильных нотах.
Я отпустила руку Селено и отыскала масло в сумке. Пальцы дрожали от волнения, я вытащила письма из-под туники. Я сняла конверт с них, скрутила его в толстый фитилек и обмакнула в масло.
— Что это? — прошептал Селено. — Уловка пещеры? Как тут могут быть голоса? Солдаты пошли за нами? Как они пробрались сюда, а мы не поняли?
— Вряд ли это солдаты, — хруст, вспышка, я раздавила огненную капсулу. Она жадно загорелась на конверте, пропитанном маслом.
— Тогда кто это? — спросил он. — Откуда эта бумага?
— Скорее, — сказала я, пряча все, кроме щипцов и горящего фитилька, в сумку. — Это не надолго.
— Куда мы? — он споткнулся, когда я потянула его. — На голоса?
— Мы выйдем отсюда, — сказала я, необъяснимая надежда пылала в груди.
— Откуда? Из этой комнаты? Джемма, погоди…
— Тихо, Селено, прошу! — мой голос дрогнул. — Я пытаюсь слушать!
Сжимая фитилек щипцами, мы шли мимо колонн, спешили по камню. Мы замирали на каждом повороте, прислушивались к далеким голосам. Мы словно преследовали ветер, надеясь, что схватим его. Пару раз мы теряли звук, пытались утихомирить дыхание и биение сердец. Но звук становился громче. Вскоре он не доносился волнами, а стал уверенным хором. А потом мы различили мелодию.
Шум воды был с голосами, река во тьме бежала навстречу нам решительным темпом. Стало холоднее, воздух двигался, и огонь на пергаменте трепетал. А голоса звучали. Я слышала, как повторялся припев, что-то пели снова и снова, и я запоминала ноты.
Земля опускалась. Мы завернули за угол и уловили холодный воздух. Огонь на пергаменте потух с дымом. Но мы не были во тьме, мы увидели бело-золотое сияние.
— Великий Свет, — сказал Селено, держась кулаком за мой плащ. — Джемма… это свет дня.
Мы побежали вдоль реки. Колонн и сталагмитов больше не было, они не росли на ветру. Пещера, что была тихой, теперь звенела какофонией звуков — шум ветра, воды, пение поверх всего. Свет становился сильнее, я поскользнулась и схватилась за руку Селено. Это был лед, он был на полу участками, а потом постоянным покровом, пока мы не поехали к свету. Ветер над рекой уже жалил, приносил снег и оставлял сугробы в проходе.
Мы замедлились, двигались боком по берегу реки, прижимаясь ладонями к замерзшей стене. Реку покрывал лед, вода уже не бежала. Дыхание вырывалось паром, глаза слезились, привыкая к растущему свету.
Когда я завернула за последний угол, пришлось застыть и прикрыть глаза — казалось, зеркало сияло на солнце. Когда я посмотрела, смаргивая слезы, я увидела, что это даже не полный свет. Полоска неба сияла лилово-синим цветом, там была одна звезда. Остальное закрывала стена льда.