Созданный монстр (СИ)

Что же он за монстр, если задумался о наказании за подобное? Что за мерзость поселилась в его душе, если она сжирает последнюю веру в счастье?

Лаккомо склонился к столу, спрятав лицо в скрещенных руках. Спина изредка вздрагивала от напряжения, а он все никак не мог позволить себе забыть и определиться. Ведь признать себе, что все было сном или видением — равносильно добровольному отказу от счастья. От мимолетного, пусть и блеклого счастья, на которое он никогда не рассчитывал, но которое ему посчастливилось ночью познать.

Он не мечтал. Не хотел. Но в тайне, глубоко в своих снах некогда видел… что может существовать тот желаемый покой. То тепло и семейное счастье, светлое в своей безвозмездной любви и обжигающе яркое в страсти. Он верил, что оно может быть. Но отвергал любую осознанную возможность случиться. Ведь если позволить себе хоть раз по-настоящему полюбить… Это значило обрезать себе звездные крылья.

Уйти с космоса. Забыть об азарте. Приковать себя к планете. Размякнуть… все, чтобы поддаться слабости и позволить себе отдохнуть. Он бежал от любви, как от пожара, способного выжечь его рабочий настрой и спалить все то, что было ему дорого в небе. Потому что никто не примет его идеалы. Никто не поймет его страсть к пению звезд. Никто не поймет… Его самого.

Но соблазн поддаться теплу был очень маняще велик.

Ладонь на ощупь нашла пластиковый лист на столе и скомкала, уколов кожу острыми гранями.

…Ведь если не было рядом никого, то есть ли смысл в этом кого-то винить?

Нет…

Но коварный разум слишком сладко помнил ставшие родными объятия. Слишком сильно он хотел, чтобы все оказалось правдой.

Логика противоречила желаниям. Желания бунтовали против разума. А сердце… сердце словно начало чуять где-то вдалеке незримую гавань, озаряющую домашним маяком родные края.

Теплая кровь выступила из царапин на ладони и смазала меркнущие данные на листе. Цифровая рябь смешала помехами числа. Колкий пластиковый экран уничтожил собранные в единственном экземпляре показатели. Затерлась и смешалась в информационной мешанине графических образов правда. А Лаккомо старательно выжигал в себе веру в сновидения и в умышленную корысть. Ведь если нет опровержений чужому присутствию, то оно не исключено. Если нет доказательств насильственному обману, то не исключена добросердечная открытость. А то, что не исключено, то вероятно истина. И Алиетт-Лэ истово хотел поверить в Эту истину.

Он хотел поверить, что ему хоть раз в жизни с кем-то было хорошо.

Ведь он имеет право на личное счастье.

Имеет право на любовь?

Да.

Комната перестала трещать и скрипеть под воздействием силы. Напряженные плечи расслабились и снова поникли. Ладонь выпустила треснувшую пластину, а кровь начала быстро сворачиваться на тонких порезах.

Лаккомо поднял усталый взгляд покрасневших глаз на свои руки, а на душе его вновь настал штиль. Спокойствие мягко баюкало сверкающее пестрыми гранями воспоминание, а вся глупость и страх отмелись, как недостойные внимания мысли. Пусть будет так. Пусть вера и желания правят его разумом, а не разум разрушает последние остатки веры. Ведь он остался доволен. Он получил свою мечту. А там, на горизонте подсознания пусть и дальше горит вечно ждущий домашний маяк. Лучше там. В недосягаемых недрах. Куда можно адресовать свои сокровенные мечты и знать, что не будет ответа, способного расколоть его хрупкую веру в покой.[A1]

Протянув руку, Лаккомо недолго покрутил в пальцах скомканный пластиковый лист, уже не пригодный к использованию и прочтению, а потом отработанным жестом, не глядя, закинул в утилизатор. Острые грани, не сохранившие на себе ни капли крови, сверкнули последний раз в отблесках ламп и вскоре померкли во тьме жерновов.

[A1]Тианес

Глава 19. Я. Первый

Участники экспедиции собрались рядом с шаттлом на планете, и их спор не замолкал ни на минуту с тех пор, как командир «Искателя» пропал.

Ханк блеклой полиарконовой гибкой тушей мялся на пороге грузового шаттла, то поглядывая внутрь отсека, то проверяя целостность взятых с почвы образцов поверхности внутри своих отсеков. Рэтхэм недовольно и грузно мерил тяжелыми шагами землю, перевариваясь на массивных ногах, в сегментах которых скрывались раздвижные пластинчатые колеса. Ролу и Кайр тревожно озирались по сторонам, всматриваясь в горизонт, то и дело пробуя и раскаляя застоявшееся без дело встроенное оружие в манипуляторах. В то время как Джаспер нервно теребил штурвал, сканируя частоты эфира, и ожидал Марина на месте второго пилота.

— …Сколько еще повторять? — настаивал Джаспер, вращая тревожно мелкие лучики антенн, появившиеся на голове. — Нам надо убираться отсюда!

— Мы не можем его здесь бросить! — возмущался в противовес Ханк, несмотря на пробирающий его страх, от которого на полиморфе потускнела вся ранее цветная броня.

— Марин, сделай уже что-нибудь! — требовал Джас, ерзая на металлическом сидении под прочными ремнями безопасности, способными удержать даже его многотонное тело. — Ты же вычислил след! Давай отправимся туда? Или отправь туда кого-нибудь одного!