— Захоти я убиться, то поступил бы проще, — буркнул Вайон. — На кой вообще нужно это подключение.
— Считается, что оно помогает привыканию к будущей оболочке, — подражая тону Рэтхэма, ответил Каро. Но не нужно было особо вслушиваться, чтобы уловить в голосе физика иронию.
— Да, я уже почти привык, — кивнул издевательски Вайон. — К лазарету.
— Человек ко всему привыкает, — многозначительно ответил физик. — Удивительная приспособляемость, не так ли?
Парень молча кивнул и снова уставился в потолок.
Дела шли действительно неуспешно. Чем дольше он лежал в лазарете, тем больше были перерывы между тестами. Пока систему подключения не отладят до конца — остальная группа ученых будет бестолково куковать в Центре. Вайон еще верил, что, возможно, когда подключение действительно станет безопасным и безболезненным, то начнется то привыкание, к которому все они стремятся. Он по-настоящему почувствует себя машиной. Поймет, каково это будет дальше. Его советы и рекомендации помогут Джасперу усовершенствовать системы и добавить привычные для сознания вещи. Пускай даже имитации, но с ними адаптация все равно пройдет быстрее. И только потом к тестам смогут подключиться остальные ученые. А до тех пор им даже пытаться войти в контакт опасно. Как объяснял Рэтхэм, их коэффициент по тесту Гиммела был очень низок, и мозги могли просто не выдержать столь сильной нагрузки. Или получить несовместимые с дальнейшей профессией повреждения. Тогда на карьере гарантированно можно было бы поставить жирный крест. И даже пересадка поломанного сознания в кристалл не спасет.
— Надеюсь, ты уверен в том, что делаешь, — поднимаясь со стула, сказал Каро. — Мы бы хотели видеть тебя в числе экипажа. Не сломленным.
Вайон хотел было подозрительно покоситься на физика, но мимика подвела, выразив лишь усталость.
— Я попробую, — ответил парень. — Пока ничего от меня не зависит.
— От твоего желания зависит всё, — Каро покачал головой и похлопал Вайона по плечу. — Важно лишь правильно хотеть.
После чего ученый вышел из палаты, а парень в еще большей растерянности остался наедине со своими размышлениями.
***
Недели стали пролетать незаметно. Дни не отличались разнообразием и сменялись словно слайды старого проектора. Ночи текли без сновидений и запоминались Вайоном только фактом появления под головой подушки и отключением освещения. Чтобы хоть как-то быстрее приходить в норму парень занялся ежедневными упражнениями и разрешенной зарядкой. Помогало оно не сильно, но хотя бы немного разбавляло одинаковые будни.
Джаспер почти перестал вылезать из своей коморки с оборудованием. По его словам — он отлаживал процесс, проводил собственные тестирования и бесконечно исправлял всплывающие огрехи.
Рэтхэм, как и обещал, не давал Вайону оставаться надолго одному. И чувствуя, что парень начал скучать и заметно сдавать, занялся не только его физиологическим лечением, но и психологическим. Когда Вайона очередной раз признавали условно здоровым, доктор вывозил его в Тейлаан, где они целыми вечерами гуляли по широким столичным улицам и могли часами сидеть в уютных ресторанах.
Вайону казалось, что так Сайрез пытается сгладить свою вину перед ним и хоть немного привести в чувства. На публике парень старался улыбаться. Особенно, когда его начинали узнавать на улицах и просить сфотографироваться. Поначалу это оказалось интересно, но вскоре одинаковая реакция приелась. Вайон понял, что популярность дается ему тяжело и отбирает много нервов. В конце концов такая известность начала раздражать. И когда Вайон однажды не выдержал и рявкнул на приставших прохожих, Рэтхэм сменил места вечерних прогулок. С тех пор он стал приглашать парня гулять больше по паркам и тихим безлюдным побережьям.
А Вайон поймал себя на том, что он уже не знает, что ему нравится больше. Спокойствие и умиротворение пригорода или пестрота ночной столицы. Шум морского прибоя или опера. Простая еда, приготовленная на скорую руку или роскошные блюда в дорогих ресторанах. Все это одинаково вызывало в нем уныние и нарастающую тоску. Чем дальше — тем больше. И виной тому была не головная боль после каждого подключения, а приближающаяся пересадка в машину. С каждым новым тестом подключение шло успешнее, Вайон начинал постепенно понимать, что чувствует его машина. Что будет чувствовать он сам. И это угнетало его больше всего. Ведь машина не чувствует абсолютно ничего.
Слова пробивались через акустические сенсоры информационным потоком, а играющая музыка не вызывала в сознании приязни. Никаких мурашек, натянутых струн в душе, эйфории от громких звуков. Ничего. Только набор разнотональных частот, бьющих по сознанию своей громкостью. И то недолго, пока автоматика Пректона не снизит чувствительность сенсоров. Неужели он всегда будет потом воспринимать музыку так?