Созданный монстр (СИ)

Но мелкий кретин продолжал нарываться. В ход пошли жесты — последний аргумент трусливой скотины. Видимо, он действительно не понимает, что за этим последует.

Мгновение и увесистый кулак оскорбленного прилетел шпане прямо в шлем и впечатал голову в камень. Череп от такого не треснет, а вот шея сломается запросто. Вон, туша уже оседает мешком на землю под издевательский хохот. Слишком ненавидящий, дергающий, какой прорывается в сумасшествии, вместе с дичающим взглядом.

Если его сорвет дальше…

Рука сама потянулась снять толстую перчатку и медленно, без резких движений пройтись сухими, огрубевшими пальцами по каменной стене. Не смотря на соседа в упор, не привлекая внимания, но и не в коем разе не выпуская из поля зрения.

Один серебристый осколок кольнул палец. Подойдет. Если взять его в ладонь, незаметно чуть раскатать и заострить конец до состояния тонкой иглы….

…В комбинезоне довольно гибкая ткань. Одна рука легко стягивает воротник, пока вторая вгоняет осколок под основание шлема в артерию. Производственная травма. Небрежное соблюдение техники безопасности…

Дикий взгляд, упавший прицелом, обжег сознание предвкушающим чувством опасности. Готовая металлическая игла приятно холодила пальцы.

Давай же. Рискни.

— К стене! Живо! — разнеслось в динамиках одновременно со вспыхнувшим светом подствольников.

Дула автоматов охраны уставились на всех. Даже на взбесившегося мудака это подействовало отрезвляюще, и он первый прилип к камню с поднятыми руками.

Какая жалость…

К малолетке подбежали, подняли. Живой. Приставили и его тоже к стене на досмотр и прижали покрепче, чтобы не шатался.

Тычок дулом под ребра напомнил не отвлекаться. С этими спорить бессмысленно, лучше подчиняться и не нарываться. Только осколок стены так и затерялся в рукаве до возвращения в камеру. Лишним не будет.

Скорее бы отбой.

Конвой до раздевалки. Сбросить лишнее и остаться в серой робе.

Дальше строгий надзор и узкие коридоры обратно.

Длинные ряды открытых решеток и недремлющие боты, зависшие с автоматами под потолком. Одно подозрительное движение — и в спину полетит дротик с паралитиком. Попытаешься напасть на конвой — расстреляют на месте.

Привычный щелчок замка одиночной камеры за спиной.

Свобода…

Время, когда можно расслабиться, едва приспустить щиты. Повести задубевшими плечам и размять онемевшие кисти. Но это только иллюзия, что личная камера обеспечивает полную безопасность. В этом месте бдительность нельзя терять ни на миг. Даже за непробиваемой дверью. Потому как единственный закон здешнего общества — это закон выживания.

Утратишь бдительность — ты труп.

Расслабишься — труп.

Сорвешься — тоже труп.

Заключенных на пожизненное не щадят. Сюда не отправляют ради короткого срока. Но и больше пятнадцати лет тут не задерживаются. Люди звереют и убивают друг друга, ради забавы и острых ощущений, а охрана не всегда заступается.

Воздух и работа добивают всех остальных.

Привычная жесткая койка после рабочего дня, как всегда, проверена первой. Только потом на нее можно было присесть. Затем взгляд проходит по стандартному пути от столешницы с тумбой, до сортира с умывальником. Редкие личные вещи оставались на старых местах, не подозрительные и никому не нужные.

Хорошо, что художество на стенах не запрещалось.

Взгляд невольно прошелся по угловатым символам, пополам с хаотичными рисунками. Росчерки линий тянулись между некоторыми знаками, нарисованными в бездумной отстраненности. А вокруг койки резкими штрихами царапин по стене виднелись наброски странных фигур.

Из рукава в пальцы скользнул прихваченный заостренный осколок. Колкий под ударами отбойника, иногда он становился податливо мягким, чтобы из него можно было скатать новую иглу.

Или новый инструмент для работы со стеной, как сейчас.

Почему-то до сих пор эти угловатые символы казались не идеальны… Их хотелось подправить, добавить несколько штрихов, где глаз отмечал непонятную дисгармонию.

Но стоило только занести руку над символом, как из-за двери донеслось:

— Заключенный, номер двадцать семь пятьсот двенадцать! На выход.

Этого только не хватало…

Быстрый росчерк одним жестом сломал и затупил принесенный осколок.

Скорее всего, последний раз.

Из камеры выводил все тот же знакомый конвой. На лицах ни тени эмоций. Спрашивать о чем-то бесполезно — они не скажут, куда забирают. А, возможно, даже не знают зачем.

Многих уже забирали. Бывало, за вечер с десяток. Никто не знал, что с ними становилось потом. Людей не возвращали, независимо от их срока или покладистости в работе.

Тяжелый кашель снова стал надрывать легкие, заставляя сгибаться и сбиваться с шага. Показалось, что конвой даже притормозил, не став лишний раз подгонять в спину автоматом.

Какая-то шваль высунулась из своей камеры и злобно расхохоталась в лицо. Довольный, что настала моя очередь. Надеялся, что обратно я не вернусь.

Злобные словечки, яд в каждой фразе, довольный вой и гогот еще с нескольких сторон.

Кашель снова оставил кровь на кулаке, и я размазал ее по щеке, вытираясь и поднимая глаза на блаженных.

Смейтесь громче. А если я вернусь?..