Созданы для любви

Хейзел просто хотелось заработать, но ожидалось, что она должна быть в восторге от такой возможности, поэтому она наплела Дженни, что без ума от счастья. Она сделала вид, что ей нравится костюм, который Дженни заставила ее надеть, хотя он ей совсем не шел и превращал ее тело в прямоугольную диванную подушку в клетку. Добравшись до места, она изобразила на лице безумный энтузиазм. Сотрудники Байрона выделялись из толпы – в отличие от всех остальных, они были очень приглаженные и начищенные, как будто только что вымытые; их идеально подогнанная одежда, казалось, была сшита из какой-то особенной ткани (так и было, все они заказывали одежду из специального внутрифирменного каталога, чтобы вписаться в требования по гипоаллергенности и стерильности, а также избежать мороки с катышками, помятостью и запахом). И казалось, что они постоянно думали о чем-то так напряженно, как Хейзел ни о чем никогда не думала.

– Здравствуйте, – она улыбнулась кураторам, которые ждали ее, сидя на диване в просторном холле. – Меня зовут Дженни Робертс. Я очень рада, что мне выпал шанс быть здесь.

– Вы не Дженни Робертс, – ответили они. – Вы Хейзел Грин.

Сканеры считали все карты у нее в кошельке и выудили из интернета всю информацию о ней, чтобы мгновенно подтвердить ее личность.

– Да. Но я все равно очень рада, что я тут, – Хейзел задумалась, определят ли сканеры, что она снова врет.

Она объяснила, что случилось с ее однокурсницей, и ей предложили присесть. Байрон как ни странно согласился встретиться с ней, несмотря на обман. Позже он объяснил свое решение тем, что она его удивила и заинтриговала. «Когда я увидел тебя, я был восхищен. Я не знал, что и думать. Я заметил, что на тебе чужая одежда, но я не мог понять почему. Я понятия не имел, кто ты и чего ты хочешь».

Дело в том, что родители никогда не восхищались Хейзел. Она и сама себе особо не нравилась. Но когда она вошла в кабинет и Байрон сказал «Хейзел Грин», ее имя из его уст прозвучало по-новому. Возвышенно. Уверенно и по-научному точно.

– Я не ждал вас, Хейзел Грин.

Он произносил ее имя как название вымирающего вида насекомого.

Хейзел никогда не интересовала ни родителей, ни саму себя. Но Байрон расспрашивал ее без остановки – хотя это она должна была брать у него интервью, но очень быстро они как будто поменялись ролями.

– Это лейкопластырь? – он указал на ее колготки. Она порезалась бритвой перед выходом и не смогла оттереть пятно крови; Дженни дала ей только одни колготки, и Хейзел постаралась заклеить пятно телесным пастырем. – Вы приклеили его на колготки? – удивленно продолжал он. – Какая же вы необычная!

– Никто мне такого не говорил, – призналась она. – Не могу поверить, что слышу эти слова от самого необыкновенного человека, которого встречала в жизни!

Он рассмеялся и, наклонив голову, посмотрел на нее так, как будто они уже были знакомы, но очень давно не виделись. Как приятно, что одной фальшивой похвалы от нее хватило, чтобы он еще сильнее ей заинтересовался. Вскоре она вела себя так, будто он был самым потрясающим человеком из всех, с которыми она когда-либо общалась.

Хейзел было 22 года; ему немногим больше – 27, но по ощущениям, он был старше на пару десятков лет. Это было трудно объяснить. Отчасти дело было во власти и успехе; Хейзел никогда и рядом не стояла с кем-то настолько успешным. В его внешности не было ничего особенного: простой белый парень, стройный и высокий, с длинными пальцами, забавно округляющимися у ногтей. Он водил ими туда-сюда по столу, когда говорил, и Хейзел вспомнились цепкие лапки древесной лягушки. Красив ли он? Хотела бы она, чтобы эти пальцы прошлись вниз по ее ноге, как по стволу дерева? Она не знала. Но ей нравилось, что ему приятно, когда она делает вид, что прекрасно проводит время.

Ее немного напрягала его прическа – как напрягали, например, свежепостриженные лужайки; ей казалось, что жизнь прошла мимо и что она слишком поздно оказалась на этой планете: все дикое люди уже укротили, а по сути уничтожили, не сумев приручить.

«Мы начинаем притворяться, когда встречаемся с чем-то опасным», – подумала она, но применить эту концепцию к себе самой у нее не вышло, как и разобраться, почему она делает вид, что без ума от Байрона, хотя это не так.