Создатель

Университет-то наш как обосрался! Это ж надо: проворовались сукины дети! Слух прошел, что прикроют его, и поделом… Профессоров-то на свалке набрали, так что уж что… Делька Заревич – да какой из него профессор, в детстве ж вместе во дворе играли… Трус был, каких мало, и стукач! Из Шарика моего, что на цепи сидит, лучше профессор будет! Декану Титоренке, говорят, сильно попало, ну и хрен на него. Нам-то что от этого? Может и Протухова с Нырковым привлекут, вот бы радость была всем нашим горожанам… О Друге (народа-то) ничего не слышно, как в воду канул. Говорят, начал дело-то, да забросил его… А, может, не было вовсе? Наврали нам опять… Всю жизнь врали, эти красоловы – гады! Сейчас бы во власть умных да честных надо, а где их взять-то, честных?!

Кто спасет? Люди озлились, крайнего ищут. Шахтеры бастуют, работать не хотят. На заводах тоже бардак творится, комитеты создают какие-то. Да и работать-то зачем – в магазинах ни черта нет! Все испортили, а теперь вот на Главного кивают: он виноват… Болтун он, конечно, первостатейный; ему бы по на юморинах выступать, как Заханову! В натуре нашей что ль, все портить? Царь был, испортили. Лысый гений пришел, гм… Сталина – совсем опоганили. Хрущев вроде дал дышать, на свободу людей выпустил – так в дураки записали…Чего добиваются-то? Ивана Грозного что ли хотят нам вернуть?! Так ведь вернется, ежели так все будет.

По секрету скажу: уже Лысого открыто развенчивать стали. В школах учителя такое детишкам суют: те аж в обморок падают. Дескать, с Лысого гения все гадости у нас и начались! И без революции мы б в сто раз лучше жили! Это все из университета крамола идет – вот откуда… Да и Ректор-то там Барухович, а не Борисович вовсе, знайте! А Лысого гения развенчают, красоловам – капут. Без него не удержатся… Куда дальше-то! Он везде стоит, все слышит! А его и так, и эдак…

Все плохо; было плохо, стало плохо, будет – еще хуже. Где ж лучше-то? Да где нас нет! Вот ведь оно как.

Глава 4. Крах

«Он забылся… Странным показалось ему, что он не помнит, как мог он очутиться на улице…»

Ф. Достоевский

1. Зимняя вечеря

Под Новый 1990-й год создатель Наркизов ожидал к себе гостей… Его соседи по блоку – доблестные представители воспетых Лермонтовым Южных гор Аслан и Сослан – смотались к себе домой: есть яблоки, гранаты и грецкие орехи. Многие студенты разъехались на новогодние праздники по домам, и Общий дом несколько опустел. А потому ничто не должно было помешать встрече новоявленного Мессии со своими «учениками», которых по большому счету осталось лишь пять.

Скандал в Юнике, как и предсказывал создатель, завершился ничем. И Титоренко, и Протухов остались на местах, проректору Хапову объявили строгий выговор и обязали вернуть часть растраченных средств. Романа Томина лишили всяческой учебной нагрузки, выдав, правда, ему премию по итогам полугодия. С Мантом, Колобродиной и Чимбуркевичем «серьезно» поговорили, намекнув, что Юник может обойтись и без них… Профессор Заревич, правда, с месяц провалялся в больнице, но с еще большим рвением взялся за дело после своего возвращения с больничной койки. Преподаватель Туус за свое смелое выступление на Конферансьоне получил из рук ректора конверт с «подарочком» и обещание скорого назначения на доцентскую должность. Две местные газеты «Глас Города» и «Глаз Города» обменялись полемическими статейками, где прозрачно намекали на некую причастность к скандалу неких темных сил, напрямую связанных с США и Израилем, но завершались они панегириками любимой Красоловской партии и лично Главному.

Студенты ФЛ-фака поорали с неделю, но также приткнулись, когда декан пригрозил лишить отдельных крикунов стипендий… Впрочем, Томин не сдался и написал еще одно письмо в «Высшую газету», получив искреннюю поддержку Голикова с демоносцами. Наркизов мало следил за событиями в университете, будучи озабочен практической бездеятельностью Круга. Две-три попытки пробудить к активности товарищей рабочих с завода закончились тем, что Силыча в курилке одного из цехов сильно поизмяли. Мачилов, куда бы его не посылали, всякий раз заваливал порученное дело. После скандала у Кобелькова нечего было рассчитывать на поддержку организованных групп студентов: Гарри уже побаивались, привечали и не любили… К тому же Лассаль, и прежде не радовавший Наркизова, стал всячески уклоняться от встреч с ним.