Создатель. Жизнь и приключения Антона Носика, отца Рунета, трикстера, блогера и первопроходца, с описанием трёх эпох Интернета в России

Титульный лист мог стоить от 15 до 40 рублей. Чёрно-белая полосная иллюстрация стоила 110 рублей, к разворотной прибавлялось 50 %. Цветная иллюстрация стоила 250 рублей. «Джентльменский набор», то есть переплёт, форзац, титульный лист, макет вёрстки, заставки, буквицы и шмуцтитулы, – набиралась сумма самое меньшее в триста рублей. И по тем временам зарплата в 300 рублей в месяц была очень и очень приличной. А художник же не одну книгу делал в месяц. Если человек рисует детскую книжку, в которой 16 полос, то получается, что у него 14–15 иллюстраций. И каждая – по 230–250 рублей. Вот и умножайте. При этом все прекрасно знали, например, про Пивоварова, что он концептуалист, и никаких проблем это не вызывало – мы сделали с ним несколько книжек Андерсена.

Впрочем, годом позже, в августе 2014-го, рассказывая уже не о Кабакове, а о собственном отрочестве, Антон уверяет, что клетка, о которую бились художники, была не так уж густо позолочена:

Я полагаю, что в 16 лет основная движуха у каждого из нас внутри. Лично мне 16 лет исполнилось при Брежневе Л.И., и я совершенно уверен был, что, благодаря достижениям передовой кремлёвской медицины, генсек меня благополучно переживёт. Что я никогда в жизни не увижу Парижа, Лондона, Иерусалима, Нью-Йорка. Что в стране, где я родился и вырос, будут по-прежнему сажать в тюрьму за чтение определённых книг, изучение и преподавание иврита. Что про компьютеры я буду читать только в научной фантастике, и что копейка «Жигулей», на которой в то время Илья Кабаков по утрам отвозил меня и двух моих соседок-одноклассниц в сороковую спецшколу, есть крайняя степень благосостояния, доступная человеку в моей стране. Копейка «Жигулей» в моей семье была, так что я чувствовал, что достиг этой крайней степени, хотя площадь квартиры, где мы жили втроём – мама, отчим и шестнадцатилетний я, – составляла 21 метр квадратный.[25]

Этот пост примечателен явным патетическим перехлёстом в другую сторону: ни слова не сказано ни про огромную мастерскую в центре Москвы, где проходила интенсивная ежевечерняя «светская жизнь», ни про то, что копейка «Жигулей» – это скорее показатель осмотрительности и нежелания выпячиваться, а не «крайняя степень благосостояния».

Конечно, тогдашнее скромное советское благополучие и богемную свободу смешно сравнивать и с пост-советскими реалиями, и с возможностями, обретёнными Ильёй Иосифовичем после отъезда на Запад, но надо признать: в семидесятых-восьмидесятых Илья Кабаков с семьёй, то есть с Викторией и Антоном, обладали и тем и другим в полной советской мере. И в полной мере им пользовались.

Художник-младоконцептуалист Павел Пепперштейн (и ближайший друг детства, «молочный брат» Антона) вспоминает о тех годах так: