Создатель звезд

Людей было много, а он — один. Они пришли на землю миллион лет назад и, в конечном счете, полностью завладели ею. А он? Мало того, что он сам — целиком создание человека. Весь род собак создан людьми. Только волки сохранили независимость, но волки уже превратились в романтический пережиток и никогда больше не будут внушать человеку настоящего страха. Мало-помалу, за этот миллион лет люди выработали собственный способ существования, вершиной которого стала их цивилизация. Их достойные зависти руки строили сперва грубые укрытия из веток, потом шалашные поселки, позже — крепкие каменные дома, города, железные дороги. Сочетая ловкость рук с остротой зрения, они создали бесчисленные ухищрения: от микроскопов до военных кораблей и самолетов. Они открыли для себя так много: от электронов до галактик. Они написали миллионы книг и читали их с такой легкость, с какой он сам шел по следу туманным утром. Часть этих книг необходимо прочитать и ему, Сириусу, потому что в них содержится истина или ее осколки.

А он, со своими неуклюжими лапами и слабым зрением, никогда не создаст ничего, достойного мозга, полученного трудами Томаса. Все, что стоило знать, было создано человеческим родом. Все, что знал Сириус, он узнал от людей. Любовь к искусству, мудрость, «гуманнизм»! Господи, если бы мудрость крылась в «собачизме»! Для него не найдется иной цели в жизни, кроме как помогать в меру сил в великих трудах человека, будь то скромный труд пастуха или задуманная для него Томасом карьера музейного экспоната и младшего из младших научных сотрудников. Для него не существовало мудрости, кроме чуждой мудрости людей, и не было настоящей любви, кроме мучительной любви к чуждым двуногим созданиям. Разве что Томас со временем произведет подобных Сириусу существ, которых он сможет полюбить? Но те будут так молоды…

Именно человеческий род показал ему, что такое любовь: нежная забота, ласковые руки, утешительные голоса.

Его верная, по-собачьи преданная приемная мать всегда любила его как родное дитя — или разница между ним и родными была так мала, что ни она, ни Плакси, а только Сириус с его обостренным зрением и нюхом мог эту разницу уловить. Он не обижался — различие крылось не в самой любви, а в подспудном материнском инстинкте. Да и Томас — да, Томас тоже показал ему, что такое любовь но уже иная — товарищество между мужчинами. Конечно, свою науку Томас любил куда сильней. Возможно, он с готовностью подверг бы живое существо любым мучениям, телесным или душевным, ради прогресса науки, ради своей творческой работы. Но так и должно быть. Таков, может быть, сам Бог, если бог существует. Или нет? Не таков?

Так или иначе, этот подход был понятен Сириусу. А суть любви, ее тесную взаимозависимость и общность, он обрел не с Томасом и не с Элизабет, а с Плакси. И при этом, странное дело, мысль о Плакси нередко пробуждала в нем мятеж против владычества человека.

В то лето на ферме Сириус много думал об отношениях с Плакси. При новой встрече он заметил, что время и разница в опыте углубили разрыв между ним и девушкой. Они по-прежнему нуждались друг в друге и тянулись друг к другу, но только, чтобы вновь разойтись, каждый в свою жизнь. Воистину’ странные отношения установились у них с Плакси! Они были так различны по природным свойством, и так сходны в жизненном опыте и духовной сути. Но теперь они расходились, как звезды, что, притянувшись друг к другу и миновав столкновение, разлетаются, каждая к своему небесному полюсу. Словом, как же он ее любил, и как же, под настроение, не переставая любить, ненавидел! Природный запах Плакси не пьянил Сириуса, как манящий аромат суки. В природе, в джунглях, свойственный человеку залах, возможно, внушил бы ему отвращение, как вонь павиана. Конечно, это был приобретенный вкус, но приобретенный так рано, что любовь к ее запаху стала для него второй натурой, затмившей первую, и теперь, хотя бы дурманящий запах суки и увел его на время от Плакси Сириус неизменно возвращался к ней. Он чувствовал в девушке средоточие своей жизни, а она в нем своей. Однако их неумолимо разносило в стороны. Для этих двоих не было общего будущего. Уже сейчас — как утомляли Сириуса ее болтовня о школе, ее скучнейшие безнадежные романы! (Зачем человеку понадобилось это нелепое отношение к сексу! Сириуса тошнило от этих глупостей!) И еще мерзкие искусственные ароматы, которыми она стала душиться в извращенном стремлении скрыть собственный, здоровый и любимый Сириусом запах!

Впрочем, порой и прирожденный запах Плакси внушал ему отвращение. В такие моменты всякий человеческий запах бил ему в ноздри, но запах обожаемой Плакси — особенно. Порой, лежа во дворе, дожидаясь приказов, наблюдая, как старый петух выгуливает свой гарем, как Джен, принарядившись, собирается в Долгелай, как миссис Паг несет из коровника ведра с молоком, или работник чистит свинарник. Сириус пытался проанализировать свои чувства к человеку, найти причину перепадов от восторженной любви к презрительной холодности.