Создатель звезд

Всего один только раз нам пришлось испытать еще более серьезную опасность – конфликт между моим и его разумом. Серьезные разногласия по поводу наших планов на будущее обрекли нас не только на неподвижность, но повергли в ужасное смятение ума. Мы утратили четкость восприятия. Мы стали жертвой галлюцинаций. Мы перестали связно мыслить. Проведя в таком состоянии горячечного бреда некоторое время, наполненное непреодолимым ощущением неминуемой гибели, мы вновь оказались на «Другой Земле»: Бваллту – во плоти, лежа на той самой кровати, с которой он и начал путешествие, а я – снова в виде бесплотной точки обзора, витающей где-то над поверхностью планеты. Оба мы пребывали в состоянии панического ужаса, выйти из которого нам удалось не сразу. Прошло немало месяцев, прежде чем мы возобновили нашу дружбу и приключения.

Только по прошествии длительного времени мы нашли объяснение этому болезненному инциденту. Видимо, его и мой разум достигли такого единства, что возникший конфликт напоминал скорее не спор между двумя разными индивидуумами, а раздвоение личности. Отсюда и его серьезные последствия.

Когда мы развили нашу способность к бесплотному полету, мы стали получать огромное наслаждение от беготни между звездами. Мы одновременно испытывали и радость полета, и радость скольжения. Время от времени, мы описывали огромные «мертвые петли» вокруг двух спутников «двойной звезды» исключительно ради удовольствия. Иногда мы надолго прекращали движение, чтобы вблизи понаблюдать за пребыванием и убыванием переменной звезды. Часто мы ныряли в плотную группу звезд и скользили между солнцами, словно машина, мчащаяся по ярко освещенным улицам ночного города. Часто мы проскакивали над волнующейся бледной поверхностью газа или между колеблющимися перьями протуберанцев. Иногда мы погружались в туман, чтобы оказаться в мире тусклого утреннего света. Иногда темные континенты пыли неожиданно поглощали нас, закрывая от нашего взгляда вселенную. Иногда, когда мы пересекали какой-нибудь «густонаселенный» район небес, какая-нибудь звезда неожиданно озаряла все вокруг себя своим фальшивым величием, превращаясь в «новую звезду». Поскольку такая звезда была окружена облаком несветящегося газа, то после ее взрыва мы видели увеличивающийся в размерах светящийся шар. Он был похож на растущий со скоростью света надувной шарик, свет которого отражался от окружающего газа, бледнея по мере продвижения.

Немало звездных спектаклей доставило нам удовольствие, когда мы легко, как ласточки, скользили между соседями «Другого Солнца». Это было в тот период, когда мы постигали искусство межзвездного полета. Овладев им в достаточной степени, мы пошли дальше, и научились перемещаться настолько быстро, что звезды впереди и позади нас становились цветным, как и во время моего первого невольного полета, а вокруг нас царила тьма. Более того, мы достигли того уровня духовного видения, который я достиг во время своего первого полета. На этом уровне капризы физического света уже не имели значения.

Однажды нас занесло к самой границе галактики. Перелетев ее мы оказались в пустоте. Звезд вокруг становилось все меньше и меньше. Находившееся за нами полушарие неба было заполнено слабыми огоньками, а впереди нас простиралась беззвездная тьма, если не считать нескольких очень удаленных друг от друга пятнышек света, – то ли разбросанных фрагментов галактики, то ли планетарных «субгалактик». Помимо них, во тьме можно было разглядеть только с полдюжины бледных точек, которые, как мы знали, представляли собой наиболее близкие из иных галактик.

Потрясенные этим зрелищем, мы надолго зависли в пустоте. Да, на нас произвела сильное впечатление расстилавшаяся перед нами «вселенная», с ее миллиардами звезд и, возможно, тысячами обитаемых миров. Мы осознали, что каждая точка на черном небе сама является другой такой «вселенной», и миллионы таких точек мы не видим, поскольку они невероятно далеки от нас.

Какое значение имели эти физические сложность и безграничность? Сами по себе они, несомненно, представляли абсолютную тщету и отчаяние. Но с благоговением и надеждой мы сказали себе, что они предполагают сложность, тонкость и разнообразие, неведомые в физическом мире. Только это могло оправдать их существование. Однако эта потрясающая перспектива не только вдохновляла, но и ужасала.

Подобно птенцу, впервые увидевшему огромный мир и испуганно юркнувшему назад в свой маленький домик, – мы выскочили из того маленького, сплетенного из звезд, гнезда, которое человек, столь долго и неверно, называл «вселенной». И тут же бросились назад в гостеприимные пределы нашей родной галактики.