Создатель звезд

Прежде чем закончить это предисловие, я должен выразить свою благодарность профессору Мартину, а также господам Майерсу и Риу, за доброжелательную и весьма полезную критику, благодаря которой я переписал многие главы. Даже сейчас я с опаской связываю их имена с моей экстравагантной работой. Если оценивать ее в соответствии с критериями художественной литературы, то оценки будут, вероятно, ужасно низкими. Впрочем, эта книга к художественной литературе отношения не имеет.

Некоторые идеи, относительно искусственных планет, я почерпнул из увлекательной книжечки Бернала «Мир, Плоть и Дьявол». Надеюсь, что его не слишком сильно рассердит мое обращение с ними.

Мою жену я хочу поблагодарить за помощь в работе, и просто за то, что она есть.

В конце книги я поместил небольшую заметку о Звездной Величине, которая будет полезна тем, кто не знаком с астрономией. Кого-нибудь может развлечь и очень приблизительная шкала времени.

О. С.

Март 1937 г.

ГЛАВА 1 Земля

1. Отправная точка

Однажды ночью, в состоянии глубокого смятения и горечи, я отправился на вершину холма. В темноте заросли вереска хватали меня за ноги. Внизу маршировали фонари пригородных улиц. Дома закрыли свои глаза-окна занавесками и смотрели сны, казавшиеся им реальной жизнью. Над сгустившейся над морем тьмой пульсировал маяк. Над головой царил мрак.

Я разглядел наш дом – наш островок посреди бурного и жестокого океана жизни. Там, в течение полутора десятков лет ты и я, такие разные, к нашему взаимному одобрению, все больше и больше прикипали друг к другу, пока не образовали сложный симбиоз. Там мы ежедневно обсуждали наши планы и прошедшие в течение дня странные и досадные события. Там накапливались ждущие ответа письма, там штопались носки. Там родились дети – эти неожиданные новые жизни. Там, под этой крышей, две наши жизни, иногда такие нетерпимые друг к другу, все-таки к счастью слились в одну, более значительную и осмысленную.

Конечно, все это было хорошо. И все же появилась горечь. И горечь эта не только вторглась в наш дом из окружающего мира; она также проросла внутри нашего магического круга. Ибо на вершину холма меня загнал не только страх перед обезумевшим миром, но и ужас от нашей собственной бесполезности, нашей собственной нереальности.

Мы вечно торопились решать одну маленькую неотложную проблему за другой, а результаты оказались слабыми. Возможно, мы неверно поняли смысл нашего существования? Может быть, мы исходили из неверных посылок? Взять, к примеру, наш союз – эту, на первый взгляд, надежную точку опоры. Не был ли он ничем иным, как водоворотиком привычного домашнего уюта, бесполезно кружащимся на поверхности мощного потока и не имеющим ни глубины, ни значения? Может быть, мы все-таки обманули сами себя? Может быть, наша жизнь, как и многие другие жизни, протекающие за невидящими глазами окон, действительно была лишь сном? Разве можно быть здоровым, если болен весь мир? Вот и мы двое, проживающие жизнь в основном чисто механически, редко понимая, что мы делаем, были порождением больного мира.

И все-таки наша жизнь не была только лишь унылой фантазией. Разве она не была соткана из нитей реальности, которые мы собирали во время всех наших выходов на улицу, в пригород, в город, и поездок в другие города и уголки земли? И разве мы не соткали вместе истинное проявление нашей натуры? Разве наша жизнь ежедневно не сплетала более или менее прочные нити активного образа жизни и не стала часть растущей паутины – сложной, воспроизводящейся ткани человечества?

Я размышлял о «нас» спокойно, но с интересом и неким подобием изумленного благоговения. В каком виде я могу представить наши отношения даже самому себе, не унижая и не оскорбляя их при этом безвкусными побрякушками сентиментальности? Ибо это наше хрупкое равновесие зависимости и независимости, это наше трезвое, критическое, насмешливое, но нежное отношение друг к другу, конечно же, было микрокосмом интимного человеческого сообщества, – пусть простым, но реально существующим образцом той высокой цели, к достижению которой стремится весь мир.

Весь мир? Вся вселенная? Над моей головой во мраке зажглась звезда. Одна дрожащая стрела света, пущенная Бог знает сколько тысячелетий тому назад, вонзилась в меня и наполнила мое сердце страхом, а нервы – предчувствием. Ибо какое значение для такой вселенной может иметь наше случайно возникшее, хрупкое, недолговечное сообщество?

Но сейчас, вопреки всякой логике, мной овладело иррациональное непреодолимое желание молиться; нет, конечно же не звезде, этой обыкновенной печи, которой расстояние придало фальшивый ореол святости, а чему-то другому, тому, что дало понять моему сердцу контраст между звездой и нами. Но что, что это могло значить? Разум, вглядываясь в окружающую звезду тьму, не обнаружил ничего – ни Создателя Звезд, ни Любви, ни даже Силы. Он видел одно лишь только Ничто. И все же сердце пело хвалу этому неведомому.