Создатель звезд

На заре истории этой культуры потребности охоты и сельского хозяйства, а также стихийные устремления к управлению окружающей жизнью дали толчок к развитию примитивной, но полезной и крепкой системы биологического знания. Еще до того момента, как эта культура объединила всю планету, сама биология дала начало для развития химии и физики. В то же самое время вполне удачно управляемое производство, основанное прежде всего на энергии ветра и воды, а позже на подземном тепле, позволяло расе получать все желаемые материальные блага и массу времени, свободного от дел, требуемых для поддержания собственного существования. Не было бы другого, более сильного и преобладающего интереса, производство само по себе, вероятно, приковало бы к себе внимание расы, даже если у нее было бы множество интересов. Но у этой расы преобладающим был интерес к живым существам, который укрепился в ней еще до развития производства. Эготизм, или самомнение, среди Третьих Людей не мог быть удовлетворен ни экономической мощью, ни одним всего лишь показным бахвальством богатством. И нельзя сказать, что раса была защищена от эготизма. Напротив, она утратила почти весь тот спонтанный альтруизм, который был достигнут Вторыми Людьми. Но в большинстве периодов лишь одна разновидность личного хвастовства, столь притягательного для Третьих Людей, была связана непосредственно с примитивным интересом к «богатству». Единственным знаком респектабельности было обладание различными уникальными зверями, независимо от того, были ли они экономически продуктивны или нет. Чернь, разумеется, удовлетворялась одним лишь количеством или, самое большее, приличным качеством известных пород. Но более рафинированные индивидуумы пользовались и похвалялись более строгими принципами эстетического совершенства в своих методах управления живыми формами.

На самом деле, как только раса обрела способность к биологическим изменениям, она создала весьма удивительное новое искусство, которое мы могли бы назвать «изобразительное живое искусство». И это должно было стать главным средством выражения новой культуры. Им пользовались повсеместно и с религиозной страстью, потому что оно было очень близко связано с верой в божественность жизни. Каноны этого искусства и заповеди этой религии менялись из века в век, но в целом известные базовые принципы сохранялись. Или, правильнее сказать, хотя и было почти универсальное соглашение, что высшая цель практики «живого искусства» не должна осуществляться в духе прагматизма, имелись две группы конфликтующих принципов, которых придерживались противостоящие друг другу секты. Одно из направлений живого искусства подразумевало стремление пробуждать полную потенциальную возможность каждого естественного типа, как гармоничного и совершенного естества, или производить новые типы, в той же мере соответствующие гармонии. Другие гордились тем, что производили монстров: какая-нибудь единственная способность развивалась в ущерб гармоничному развитию и улучшению всего организма в целом. Так, была выведена птица, которая могла летать быстрее, чем всякая другая, но она не могла репродуцироваться и выкармливать потомство, и поэтому ее можно было воспроизводить только искусственно. Либо же, по-другому, определенные черты, несовместимые с природой, создавались в организме и развивались в опасном и уродующем дисбалансе. Для примера можно отметить, что одним из широко обсуждаемых проявлений мастерства было воспроизводство плотоядного млекопитающего, у которого передние конечности имели вид птичьих крыльев, покрытых перьями. Это существо не могло летать, потому что его тело имело для этого неподходящие пропорции. Единственным способом его передвижения было быстрое переставление ног с растопыреванием для частичной поддержки воздухом крыльев. Другими примерами уродства могли служить орел с двумя одинаковыми головами и олень, которому с удивительной изобретательностью художники развили хвост до функций головы – с мозгом, органами чувств и челюстями. В этом искусстве уродства интерес к живым объектам был заражен садизмом как попыткой предопределения судьбы посредством изменения внутренней сущности как бы с точки зрения божества, формирующего наши цели. В своей более сырой форме, разумеется, это было грубое проявление власти эгоистических страстей.