Создатели

– Иди к себе, – прервал его тот. – Отдохни и возвращайся позже. Мы еще не закончили даже первый урок, а ты уже слишком много болтаешь.

Глава 5

Лекс

Гунн и Невозмутимые разместились в дальнем конце долины, у подножия гор. Там было хорошее пастбище, а единорог, везде следующий за ними, очень любил свежую траву. А еще он любил некую загадочность, необычность, чтобы вокруг него крутилась некая аура непонятности.

Та низинка в конце долины как ничто другое для этого подходила. По утрам там всегда стелился туман, и единорога в этом тумане можно было заметить, только если он поднимал голову, отрываясь от душистой травы. И то – в этом тумане он казался таким же молочным, словно вышедшим прямо из этого марева, созданным им.

Три воина все время жгли костер и о чем-то тихо говорили. Поздним вечером, когда единорог тихо топтался неподалеку от их стоянки, их костер горел между двумя валунами так, что видно его было только со стороны замка.

Лекс поднимался на стену и смотрел на этот костер. О чем могли говорить созданные им куклы, не имеющие души? Их обходили даже светлячки. Лишь крутились вокруг, особенно много их собиралось около единорога, но ни один светлячок не попытался забраться в гунна. Или в Невозмутимых. Души предпочитали селиться в деревьях и ручьях, но не в этих воинах.

Лекс не знал, о чем они разговаривали, но что еще можно делать у вечернего костра, как не тихо вести беседу о разных, возможно, ничего не значащих вещах.

Лекс смотрел на этот костер издалека и понимал, что начинает скучать. Ему не хватало людей. Михаил, Каллиграф, они вроде и были живыми, и настоящими, но у каждого из них были свои заботы, и не так уж и много времени они проводили вместе.

Может быть, именно поэтому он приписывал своим собственным творениям слишком много человеческих черт. Даже единорогу. Просто для того, чтобы заполнить пустоту, которая возникала внутри него, когда он часами молчал, работая над очередным своим творением.

***

Дверь в этот город Лекс выполнил в стиле средневековья. Снова дерево, обитое железными полосами, массивная вставка для замка, впрочем, несуществующего. Отдавая дань Каллиграфу, мальчик нанес над ручкой двери небольшой, светящийся белым иероглиф – символ ангела.

Наверное, можно было подобрать и что-то получше, но он знал слишком мало иероглифов, чтобы выбирать. Тем более, что ангел в данном случае подходил. Город, открывающийся за дверью, располагался прямо в небесах.

Нет, он не парил – вполне возможно, что уходящие вниз опоры когда-то должны были опереться на твердь, но в этом мире считалось, что отвесные скалы-опоры уходят так далеко, что это расстояние можно сравнить с бесконечностью. Никто и никогда не сумел спуститься достаточно далеко, чтобы достичь дна это мира. Никто и никогда не верил, что оно существует.

Среди местных (а в этом мире у Лекса были «местные» – воины и ученые, даже один чародей, умеющий швыряться огненными шарами), существовала два слова «упал». Произносились они почти одинаково, но немного с разным произношением. Когда говорили про что-нибудь просто – упал, то это значило то же самое, что и в любом другом месте. Человек мог споткнуться и удариться о камни мостовой, картофелина могла выпасть из корзины и успеть долететь до булыжников, прежде чем ее успеют схватить.

Если же слово «упал» произносили с небольшим придыханием, часто еще дергая ладонью вниз (хотя в высших кругах это считалось признаком дурного тона, но воины обычно плевали на этикет, и активно использовали жестикуляцию в разговорах), то это означало только одно – предмет, а иногда и человек, упал вниз. Через ограждения, через парапет, вывалился из окна одного из скальных замков или еще что.

Правда, такое же слово использовалось и иносказательно. Так говорили о любой вещи, пропавшей, по мнению говорящего, навсегда. Так говорили и об умерших. Не обо всех, только о тех, кого подстерегла случайная смерть. О таких говорили тоже – «упал».

Местные не знали другого мира. А в этом мире такие аналогии были оправданы. В мире, в котором могли бы жить ангелы, падение вниз означало бесповоротный конец. Окончательную потерю. Фатальность.

Замки и жилища местных располагались прямо в скалах. Тысячелетиями они вгрызались в камень. Отвоевывали для жизни комнату за комнатой. Отбирали для ажурных мостов камень за камнем. Лекс не знал, откуда местные брали дерево, но зато знал, что они ели.

Птицы летали здесь повсюду, и некоторые из них были весьма вкусны. Как и их яйца. Наверное, небогатая диета, но этот мир был еще сырой. В нем много еще нужно было придумать. И на этот раз не только картинки, но и сложные взаимосвязи между местной знатью, интриги, экономику.

Он создавал этот мир не просто для красоты. Раз уж ему дали такую возможность, то он хотел попробовать сбалансировать сложную модель, включающую в себя и людей.

Лекс прошел мимо двух стражников, стоящих у конца моста, ведущего от его заветной двери (в той скале ничего не было, кроме этой двери) к замку, который он формально закрепил за собой.