В день своего девятнадцатилетия он подал заявление в Службу Исследования и Обучения, предпринимающую попытки собрать раздробленную долгими Римскими Войнами Галактическую империю.
После учебы в школе Мира на Мараке, в одно туманное утро Служба И — О отправила Орна на вновь открытую планету Гамаль.
Спустя десять гамальских недель, остановившись на краю маленькой пыльной деревушки, одной из сотен, разбросанных на Северо-Центральной возвышенности планеты, Льюис Орн нажал кнопку сигнала опасности небольшого приборчика зеленого цвета, спрятанного в правом нарукавном кармане.
Только теперь он по-настоящему осознал себя единственным представителем Службы на Гамале — службы, часто терявшей своих агентов при «невыясненных обстоятельствах».
Лицезрение тридцати гамалитян, разглядывавших в мрачноватой задумчивости поскользнувшегося на кучке рассыпанных ягод товарища, и заставило Орна прибегнуть к сигнальной кнопке.
Ни смеха, ни малейшего намека на проявления каких-либо чувств.
Приплюсовав увиденное к уже сложившемуся ранее впечатлению, Орн вынес свой приговор Гамалю.
Он вздохнул. Сделано. В Космос ушел сигнал, вызывая к жизни невидимые силы, в результате действий которых произойдет уничтожение Гамаля или его самого.
Позже он с удивлением обнаружил, что избавился от ночного кошмара, который, впрочем, в скором времени заменили события, заставившие его вновь почувствовать себя погруженным в тот загадочный полуночный мир.
— Мы на пути к сотворению Бога, — низким грудным голосом произнес Аббат Гальмирах.
Бледно-оранжевое одеяние, мягкими складками ниспадающее до пола, подчеркивало его смуглую кожу. Длинный нос, выступающий над узким гладким лицом, нависал над широким ртом. Коричневая лысая голова блестела, словно отполированная.
— Мы не вправе знать, от какого существа или предмета будет рожден Бог, — продолжал Аббат. — Им может оказаться один из вас.
Он обвел глазами учеников, сидящих на голом полу аскетично пустой комнаты, залитой косыми лучами утреннего амельского солнца. Это оснащенное приборами и укрепленное заклинаниями помещение представляло собой Пси-крепость. Через одиннадцать окон — пять на одной стороне, шесть — на другой, — открывался вид на крыши центрального исследовательского комплекса Амеля. Стена за спиной и точно такая же напротив Аббата являли собой часть скрытой пси-машины. Испещренные тонкими коричневыми линиями, словно следами насекомых, стены светились мягким молочно-белым светом. Ощущая всей кожей энергию, исходящую от стен, он испытывал смешанное чувство страха и вины, сознавая, что тем же преисполнены его ученики.
Официально эта группа называлась «Создатели Религии», но молодые служители настаивали на разрешении именоваться «Творцами Богов».
— Все, что я скажу и сделаю здесь, отмерено с величайшей тщательностью, — продолжал Аббат. — Случайное вмешательство — гибельно. Именно поэтому так скромно убранство нашей комнаты. Малейшая неточность повлечет за собой не ведомые никому изменения того, что мы сотворим. Поэтому я обращаюсь к вам. Еще не поздно отказаться от участия в сотворении Бога и покинуть эту комнату…
Сидящие ученики съежились под своими белыми одеяниями, но ни один не сдвинулся с места. Аббат удовлетворенно кивнул. До сих пор все шло по плану.
— Известно, что опасность подстерегает нас именно сейчас, когда мы уже добились определенного успеха. В учении о Пси-энергии сказано: успех в порядке возрастающих величин несет, соответственно, немалую возвратную опасность. По сути дела, мы занимаемся созданием сверхсущества. И если нам удастся создать Нечто, то, как это ни парадоксально, данное Нечто уже не будет являться нашим творением. Мы сами становимся созданиями того, что сотворили.
Аббат вновь кивнул самому себе, словно подтверждая сказанное.
— Боги возникают из хаоса. И мы бессильны управлять этим; мы лишь знаем, как вызвать их.
Внезапно он ощутил, как пересохло горло от захватившего все его существо ужаса, чувствуя нарастание напряжения в воздухе. Бог должен явиться из этого страха, но не только из него.
— Поднимитесь, испытайте чувство благоговейного страха перед нашим созданием! — выкрикнул он. — Приготовьтесь к поклонению и повиновению.
— Поклонению и повиновению, — забормотали ученики.
Ужас, исходящий от них, стал почти осязаем.