Создатели Империи

Старание Августа завоевать доверие слишком часто сопровождалось подозрительностью к древним сенаторским семьям. Марий, Сулла и Цезарь служили подтверждением этому чувству, и императору нужно было только вспомнить о собственном прошлом, чтобы понять, какая огромная опасность исходит от командующих армиями, т. е. консуляров, наместников больших провинций с их сильными войсковыми соединениями. Поэтому по инициативе императора в 27 г. до н. э. сенат постановил передать под его непосредственную власть все провинции (за исключением Африки), где стояло много легионов. Там, в отличие от сенаторских провинций, он мог по своему усмотрению назначать главнокомандующих. Если взглянуть на список должностных лиц в этих императорских провинциях, то можно обнаружить, что в нем почти не встречаются имена представителей старого ведущего слоя. Некоторые из этих знатных аристократов, возможно, считали ниже своего достоинства осуществлять руководство провинциями в качестве императорского уполномоченного. Но многие не придавали этому никакого значения. Император мог полностью положиться на тех людей, которые только при нем стали сенаторами и к тому же не имели слишком большого политического честолюбия. Нобилитет знал об этом и, конечно же, сделал собственные выводы. Планомерное отстранение древней аристократии от высоких политических и военных постов лишило ее всякой возможности достичь наивысшей цели жизни сенатора — военной славы в триумфе, и возможности подняться по «Священной дороге» на Капитолий, место пребывания главного государственного бога Юпитера. Новый властитель отказывал в этой почести даже своим самым преданным наместникам. Высшая военная слава должна была принадлежать только ему и членам императорского дома. В 79 г. до н. э. в последний раз отпраздновал триумф сенатор, не входящий в этот круг! Теперь одежды триумфатора и определенные знаки отличия разрешалось надевать только в день вступления в город. Август после большой победы, даже если он был к ней непричастен, «провозглашался императором»[18], и хотя он уже имел это звание, он всякий раз после провозглашения войсками прибавлял его к своему титулу (например, император V). Ограничение свободы передвижения сенаторов, которые могли посещать провинции (кроме Сицилии) только по разрешению (формально — сената), тоже свидетельствует о недремлющей подозрительности «Первого Гражданина». Ни один сенатор не мог посетить Египет, богатейшую провинцию и житницу Рима. Только один этот пример дает основание судить о признаках нового времени и об истинном отношении Августа к сенатской аристократии. «Я присоединил Египет к сфере власти римского народа» — так ловко скрывает автобиография тот факт, что Египет, крайне необходимый для снабжения Рима зерном, с 29 г. до н. э. на самом деле стал «коронной землей», залогом сохранения равновесия власти между Октавианом и Сенатом, а не только «императорской» провинцией. Он даже счел целесообразным назначить префектом Египта не сенатора, а надежного всадника. Так как по табели о рангах у него в подчинении не мог находиться сенатор, а ситуация требовала иметь гарнизон в составе трех или двух легионов, император — беспрецедентный пример! — назначил командирами легионов в Египте офицеров из всаднического сословия. Всадники были более удобными подчиненными, которыми император мог располагать по собственному усмотрению, не считаясь с карьерными соображениями и традициями. Они не уносили с родины воспоминания о прежней политической власти, как многие сенаторы, поэтому были свободнее от предрассудков и менее связаны уже упомянутыми традициями. Число римских граждан всаднического сословия в Риме, Италии и провинциях было несоизмеримо больше числа сенаторов (около 600), к тому же минимальное состояние всадников могло составлять 40 % от сенаторского.

Правда, не все всадники, как сенаторы, были крупными землевладельцами. Многие нажили богатство, будучи ростовщиками, коммерсантами или сборщиками налогов, но они часто вкладывали свой капитал в земельную собственность. Некоторые всадники с обширными связями могли бы давно стать сенаторами, но они предпочитали более спокойную, безопасную жизнь не на виду у римской общественности или свой «бизнес». У них не было, как у сенаторов, сословной этики.