Созерцатель. Повести и приТчуды

Он сидел на гранитной ступеньке у самой воды и смотрел на вздыбленный мост. Так неспеша и так нетленно Нева течет передо мной, и кажется недвижной пена над серою ее волной, и крики чаек так гортанны, и столь причудлив их полет, что это чем-то очень странным, средневековым отдает. Уходит ночь, у волнореза густее смоляная мгла, и пахнет морем и железом, и блекнут мысли и дела.

Он прошел искус социального испуга. И утренняя ночь успокаивала, нашептывая контрабандные желания: чтоб все миновалось, чтоб все устроилось, чтоб все было хорошо.

Подошел, спустился по ступеням и сел рядом у воды потрепанного вида в сером пиджачке с обвислыми плечами, но с чистым, воздушно прозрачным, иссушенным возрастом и эпохой лицом — человек. Поздоровался.

Егор скосил глаза, повернул лицо, промолчал.

— Какая ночь! — веселым игривым голосом заговорил человек. Он оказался стариком. — Какая ночь! Вы извините, не примите мое желание разговора за шизонавязчивость. Я каждую ночь прихожу сюда посидеть во всякое время года, а теперь вдруг вижу, что вы здесь. Дай, думаю, подойду, думаю, и спрошу, а вдруг, думаю, что вы испытываете те же чувства, что и я. Тогда мы могли бы на время обменяться чувствами ради новизны. Вам, очевидно, неведомо чувство отсутствия чувства желания.

Егор лениво удивился, пожал плечами: устал от слов и не верил.

— Как хотите, — согласился старичок. — В такую ночь и в этом городе все возможно. Что вообще возможно, и даже более того. Вам сколько лет?

Егор дважды махнул ладонями, растопырив пальцы.

— О! — уважительно отозвался старичок. — Это уже не годы, а лета. Лета старушку-музу гонят из постоялого двора, а буря мглою нас накроет, и завтра будет как вчера.

— Вы поэт, — сказал Егор, — а зачем? Зря вы так.

— Нас, бесприютных, остро зря, восходит утрення заря. Отчего вы грустны и печальны? Я вам сострадаю, у меня такое бывает. Тогда я дожидаюсь такой же растерзанной ночи, обуваю сапоги с подковами и цокаю по мостовой, повторяя путь медного всадника за бедным Евгением. Хотите, сейчас вместе поцокаем друг за другом? Все не так скучно станет. Вы будете бедный Евгений, а я всадник. Женя, давайте поцокаем до Адмиралтейства и обратно, а? Вот так, — старичок стал подпрыгивать на месте и цокать языком туго и звонко. — Отчего же вы столь несчастливы? — не унимался он. — Вас оставила любимая Параша?

— Нет у меня Параши, тем более любимой. Меня исключили из института. Я хотел реставрировать монархию.

Старичок мелко, визгливо, но с удовольствием захихикал:

— Надо же! хи! хи! хи! Я полагал хи! хи! что жизнь хи! хи! в чем-то изменилась. В свое время я также хи! хи! собирался реставрировать монархи!хи!ю. А в результате получил гражданскую войну.

— Чушь собачья! — рассердился Егор. — Ничего я не хотел реставрировать. С таким же успехом мне можно было приписать реставрацию первобытной Руси!

— Первобытной Руси... — зажмурился от удовольствия старичок. — И на том берегу бледный чухонец бросает сети, убогий, не ведая, что придут строители и станут рубить окно. И ничего еще нет, — ни опричнины, ни раскола, ни самого христианства. В лесах зверь рыщет, в небе птица ныряет. Хорошо! А в это время уже существует на земле великая культура. А у нас тут — первый быт, люди только начинают обставляться вещами, родственниками, понятными, одушевляемыми. Ах, как было бы здорово, если б вам удалось реставрировать первобытную Русь!

— Вот, помешали.

— Н-да. Это качество социализированного человека — мешать естественному ходу эволюции. Вместо эволюции — благозвучное слово, не правда ли? — придумали прогресс. Вы знаете, вьюноша, мне иногда кажется, что человек специально появился откуда-то с неба на землю, чтобы противоречить всему, что устрояется природой. Все-то ему неймется, все-то он стремится свершить так, как ему на лукавый и ограниченный ум видится лучше, чем случилось бы само собой, не вмешивайся он своими великими прожектами. А мне из деревни пишут, что местный дурачок-поселянин сжег библиотеку и изнасиловал соседскую красавицу-свинью. Продать ее так и не удалось, — кто же станет изнасилованную есть? Пришлось в лес выгнать, может, кто из пришлых охотников пристрелит. А ведь я в свободное от размышлений время изучаю, исследую любовную лирику Петрарки. Каково? И куда же вы теперь, после исключения?

— Пойду на завод токарем или слесарем. Производственные задания — на двести процентов с гаком, только так. Сверлить, точить, резбить детали, из которых затем соберутся умные машины, которые со временем заменят человека...

Старичок, не веря, покачивал головой.

— Потом заведу семью, — продолжал, распаляясь, Егор. — Жена дура станет соваться во все мои дела. Дети придурки, любители мотоцикла и джаза. Потом обнаружу в себе неожиданный талант. Начну изготавливать коллажи из шелухи недожаренных семечек. Пойду в народный театр лицедействовать...

Старичок, не веря, покачивал головой.