Сожалею о тебе

– Зачем Дженни соврала о таком? – Он сильно расстроен и постоянно то проводит пальцами по волосам, то ударяет ладонью о капот автомобиля, словно не знает, куда девать руки. Голова вжата в плечи, будто в попытке защититься от ударов. – Измена – это одно, но лгать о ребенке… Кто так поступает, Морган?

Он отталкивается от кузова и решительно направляется ко мне. Никогда не видела его таким злым, поэтому отступаю на шаг.

– Ты знала, что Элайджа не мой сын? – прожигает Джонас меня взглядом, словно я соучастница преступления. – Поэтому она объявилась так внезапно на похоронах отца в прошлом году? Ей нужно было прикрытие? Я просто стал частью коварного плана?

Его слова ранят, потому что я ничего не знала. И лишь недавно заподозрила: настоящим отцом Элайджи является Крис, но самого Джонаса я с тех пор не видела.

– Ты правда считаешь, что я стала бы им в этом помогать?

Он закрывает лицо руками, а потом снова резко их опускает.

– Не знаю! Ты провела рядом с Крисом половину жизни. Как ты могла не заметить, что он – отец мальчика? – Мужчина резко шагает в сторону автомобиля, но, решив добавить еще немного обвинений, возвращается. Я так зла на него сейчас! – Ты догадывалась, что он тебе изменяет с сестрой. В глубине души ты должна была чувствовать! Но мы оба помним, как хорошо ты умеешь игнорировать то, что находится у тебя прямо под носом!

Думала, что сильнее задеть меня уже невозможно, но нет, вот теперь я по-настоящему в ярости.

Джонас делает шаг назад, взмахнув руками, будто собственные слова бумерангом ударили по нему. Все его негодование исчезает и сменяется раскаянием.

– Ты закончил? – спрашиваю я, скрестив руки на груди. Он едва заметно кивает. – Где подгузники Элайджи?

Обманутый жених сестры подходит к багажнику, достает оттуда сумку и вручает мне. Затем просто стоит, глядя на асфальт, ожидая, пока я уйду.

– Ты все, что осталось у этого ребенка, Джонас.

Он поворачивается и смотрит на меня несколько минут. Затем медленно качает головой.

– Вообще-то, у него осталась только ты. Это твой племянник. Я же ему абсолютно чужой. – Эти слова он говорит совсем не так, как бросался обвинениями чуть раньше. Запал и гнев испарились, теперь передо мной стоит расстроенный и сломленный горем человек.

Я умоляюще смотрю на Джонаса. Не представляю, чего ему стоило узнать правду, поэтому стараюсь не судить за произнесенные обидные слова. Но он обожает Элайджу. Не верю, что он может просто бросить младенца, которого растил два месяца, вне зависимости насколько ему сейчас больно. Не сомневаюсь, что он будет жалеть о своем поступке. Стараясь смягчить свой тон, я произношу:

– Для него единственный отец – это ты. Ступай домой. Выспись как следует. А утром приезжай за сыном.

Затем я захожу в дом, ненамеренно хлопнув дверью и разбудив племянника. Он начинает плакать. Клара нянчится с ним, сидя на диване. Я забираю у нее малыша и отправляю дочь спать.

– Что произошло с Джонасом? – зевая, спрашивает она. – Он выглядел разъяренным.

Стараюсь обрисовать ситуацию как можно обобщенней, понимая, насколько ужасная из меня обманщица.

– Он просто очень устал. Я предложила оставить Элайджу на ночь у нас, а самому отдохнуть.

Клара пристально смотрит на меня. Скорее всего, понимает, что я недоговариваю, но решает не настаивать. Хотя и неодобрительно закатывает глаза, прежде чем уйти.

Когда за ней закрывается дверь, я удаляюсь с племянником в спальню и сажусь с ним на кровать. Ребенок не спит, но, по крайней мере, не плачет.

Он мне улыбается.

Джонас был прав. Когда Элайджа улыбается, то становится заметна очаровательная ямочка на подбородке.

Абсолютно такая же, как у Криса.

Глава десятая

Клара

Все ждут, что в понедельник Джонас будет вести урок, но он так и не появляется. Мама утверждала, что он заберет в начале недели Элайджу, но уже среда, а его сын все еще у нас.

Я понятия не имею, что происходит, так как не получается вытянуть ни слова из матери, поэтому, когда Лекси подходит к моему шкафчику на последней перемене и спрашивает, что случилось с дядей учителем, мне нечего ответить.

Я закрываю локер и пожимаю плечами:

– Не знаю. Думаю, у него нервный срыв. Он оставил у нас в воскресенье Элайджу, и последние слова, которые я слышала, были: «Я так больше не могу. Прости». А затем Джонас просто выбежал из дома и больше не возвращался.

– Вот дерьмо! Значит, ребенок до сих пор с вами? – Лекси произносит это, жуя жвачку, поэтому больше похоже на разговор о походе по магазинам, чем о возможно подброшенном нам навсегда младенце.

– Ага.

– Не круто, – комментирует подруга, опираясь на шкафчик.

– Да все нормально. Может, он заберет сына сегодня? Скорее всего, Джонасу просто нужно было как следует отоспаться.

Мне кажется, Лекси понимает, что я лишь придумываю оправдания. Но она пожимает плечами и выдувает большой пузырь.

– Ну, как скажешь. Но должна предупредить: мой папа так отсыпается уже тринадцать лет.