Сожаления Рози Медоуз

– И? – завизжала она.

– И затащить меня к себе домой, чтобы там потискать мои груди.

– Рози! – Она уронила платочек.

– Извини, мам, но он такой слизняк. И к тому же Фома неверующий. С первым я бы справилась, но первое и второе вместе… – Я покачала головой… – Увольте.

Я взяла яблоко из фруктовой корзинки, подбросила его в воздух, поймала и зашагала по кухне. Ничего себе, какое приятное чувство. Очень, очень приятное. Я его отшила! Я захлопнула дверь! Я сказала – спасибо, не сегодня! Чувство было совершенно потрясающее. Теперь я понимаю, почему люди часто поступают так со мной.

– Ты – маленькая дура! – завопила мать мне вслед. – Ты никогда в жизни не найдешь никого лучше, он же ветеринар!

– Можно и по-другому посмотреть, мам, – сказала я, открывая заднюю дверь и натягивая резиновые сапоги. – Представь, если бы он был доктором? Представь, если бы я упустила такой шанс. – Я притворилась, будто поеживаюсь в ужасе, и вышла в сад. Мать в отчаянии фыркала за моей спиной. Потом, повинуясь импульсу, я заглянула в дверь черного хода.

– Эй, мам!

– Что? – злобно прошипела она.

– Я тебе никогда не говорила, но много лет назад, знаешь, что я сделала?

– Что?

Я украдкой оглянулась, проверить, не подслушивает ли кто, сложила руки воронкой и прошептала:

– Я отказала хирургу-ортопеду!

Я вышла в сад и побрела прочь от дома, на ходу жуя яблоко. Краем глаза заметила Филли – та загружала машину, готовясь к отъезду. Тут входная дверь распахнулась настежь, и мамочка вылетела на дорожку со злобными неистовыми воплями, демонстративно размахивая руками, бряцая драгоценностями. Несомненно, я довела ее до отчаяния. Филли прекратила загружать вещи и стала слушать; скрестила руки, склонила голову набок, принялась вздыхать, кивать, сочувствовать. Я явно была безнадежна. И что им со мной делать? Отвратительный, проблемный ребенок никак, ну никак не соглашается лечь под первого же мужика, которого они отыскали! Вот и остается качать головой, заламывать руки, пожимать плечами. Я пошла дальше. Я шла и шла по выложенной кирпичом тропинке, вьющейся через рощицу в конце луга; мимо пруда, где я в детстве лежала на животе и часами наблюдала за рыбами; и, наконец, добралась до священного папиного убежища в сарае.

Я подняла щеколду. Ко мне обернулись два виноватых и очень грязных личика. Мой папа и Айво сидели рядом на скамейке.

– Става богу, – вздохнул папа. – Я уж думал, это твоя мать. Мы тут устроили небольшую пересадку, ничего серьезного, но ты же ее знаешь.

Я улыбнулась. Айво был весь в грязи, как и его дед, а перед ними выстроились бесконечные ряды горшков, в которых вода переливалась через край.

– Поливать саженцы – хитрая работа, а Айво может увлечься, – заметил папа. Айво встал на колени на скамье и рискованно закачался, держа в руках большую лейку. Наконец он вылил полгаллона воды в двухдюймовый горшочек.

– Хитвая вабота, – мрачно кивнул он, залив скамейку.

– Айво, будь осторожен! Что ты сделал с дедушкиными семенами!

– Ничего страшного, дорогая, пусть поливает. Я потом все уберу, – сказал папа. – Ему нравится.

Я присела в уголке, глядя, как они трудятся. Счастливые, спокойные, усердные. Лишь изредка тишину нарушал возглас Айво:

– Так, дедушка?

– Да, дорогой.

Спокойствие, запах земли, явно довольные папа с Айво – все это меня утешило. Я любовалась ими. Спустя какое-то время я взяла каталог семян и стала рассеянно листать страницы. Наконец папа заговорил:

– Кто звонил в дверь?

Я отложила журнал и все ему рассказала. В том числе и исход дела. Он усмехнулся.

– Эх, Рози, твоей матери понадобится много месяцев, чтобы от этого оправиться. Много и много месяцев! Она будет вспоминать эту историю каждый раз, когда ты оплошаешь. Помните, как Рози упустила свой последний шанс? Помяни мое слово.

– Я знаю. Я буду долго об этом жалеть, и, самое худшее – скорее всего, она права. Я совершенно не разбираюсь в людях, не могу отличить хорошего человека от плохого.

– Это тут ни при чем, милая. Когда придет время, ты поймешь. Просто ты еще не испытала настоящее чувство. Здесь не разумом взвешиваешь – всем управляют инстинкты.

– Да, – тихо проговорила я, – да, я знаю. – Я сглотнула комок и отодрала с джинсов засохшие мюсли. Потом резко подняла голову и прищурилась. – Пап, а почему ты женился на маме?

– Почему? – Он рассмеялся и отложил совок. Наверное, потому, что в ней было все, чего не было у меня. Она говорила с правильным южным акцентом, пила шерри, как настоящая леди, могла вести светские беседы, была красивой и культурной. Во всяком случае, так мне казалось. А я был всего лишь нескладным чурбаном с Севера.

– И ты все взвесил?