Сожги меня дотла

Яркая, выразительная, взгляд так и липнет ко всем изгибам. И к этим ее кудряшкам игривым.

Черт раздери!

Платон со звоном поставил фужер на место. Рывком поднялся на ноги.

– Люся! – вышло сипло, но потом, прочистив горло, Платон вновь посмотрел на женщину и решил, а чего тянуть, не дети уже давно. – У меня недавно дочка вышла замуж. Работаю я на Адамиди. Знаешь же их? Женат я не был никогда. И нет никого. И у тебя ведь нет? Я все про тебя знаю.

А Люся молчала. Хлопала ресницами и молчала.

– Умный какой, – наконец, пробормотала Люся.

– Что есть, то есть, – усмехнулся Платон, а потом не до смеха как-то стало, дух перехватило от того, как Люся на него посмотрела.

А взгляд зацепился за босые ступни, затянутые темным капроном. А он сам был все еще в туфлях. И ростом на целую голову выше ее. Даже, пожалуй, больше.

– Ты зачем колготки надела, а, Люська? – прохрипел Платон первое, что пришло на ум. И на хрена, спрашивается, вопрос этот задал?

– Это чулки, – так же сипло ответила Люся.

Чулки? Чулки! Охренеть просто!

И как-то все размытым вдруг стало. Потянулся, прижал, вдохнул нежный запах чего-то сладкого, легкого.

И не до смеха совсем. Не до разговоров. И только фразы:

– Я тяжелая!

– Глупости!

– У меня давно никого…

– Понял…

И жадные касания, стоны, скрип старенькой кровати, на которой Платон с трудом уместился. Но никто не жаловался. Разве это так важно, когда после стольких лет два сердца нашли друг друга?

А после, когда Люся, смущенно улыбаясь, сидела в кольце мужских рук, закутанная в простыню, Платон собственноручно кормил и поил свою женщину. И опять полились разговоры, воспоминания, смех, робкие признания.

А Платон старался подальше двигать от себя мысли о том, что именно он не разглядел тогда, много лет назад, он виноват. Ведь могли бы уже столько времени быть вместе. И дети у них могли бы общие родиться. Машка вполне могла бы быть от Люси, а не от той, другой, не любимой и давно забытой.

И Клим был бы его, Платона, сыном.

И будто вселенная услышала его мысли о пацане, дверь неожиданно распахнулась, заставив Люсю вздрогнуть. А мальчишеский голос громко поинтересовался:

– Ма? А ты чего, дома? Вроде же уезжать собралась.

Люся готова была провалиться сквозь землю. Куда бежать? Спальня ее – через коридор. Сын все равно увидит. И почему она не подумала одеться? Ведь Платон брюки надел, рубашку набросил на плечи, просто не застегнул. А она – дура мечтательная, совсем мозг высох!

Однако Дусмадис держал ее крепко, прижимая к себе руками. Да и прятаться поздно. Клим уже вошел в комнату и замер, рассмотрев их двоих во всей красе.

– Здравствуй, Клим, – поднялся Платон на ноги, а Люсю усадил на свой стул. Протянул руку парню. – Мы с твоей мамой поженимся скоро. Можешь звать меня Платоном.

– А может, сразу «папой»? – скривился мальчишка, но руку пожал.

Люся смотрела на то, как ее сын изучает ее мужчину. Не пасует перед Платоном. А ведь Дусмадис был и выше, и сильнее, и старше. Платон вообще был крупным мужчиной, а Клим – еще мальчишка совсем, пусть и тоже обогнал всех сверстников в росте и шириной плеч. Но мальчишка ведь.

– Это как получится, – усмехнулся Платон. – Ставь тарелку, ужинать будем.

Клим вскинул брови. А Люся так и ждала от сына какого-нибудь фокуса, язвительного замечания, или скандала. Ведь не приводила она раньше никого в дом, да и некого было приводить. Сын привык, что мама – на сто процентов принадлежит ему одному.

А здесь…

– Вы уж учтите, что ем я много. Прокормите? – хмыкнул Клим, но за тарелкой пошел.

– Справлюсь, не переживай, – рассмеялся Платон, а Люся, наконец, юркнула в спальню, чтобы переодеться. А, вернувшись, застала своих мужчин за спором.

И не так, чтобы скандал завязался, наоборот, беседовали о своем, сугубо мужском. А у Клима глаза сверкали азартом. Мальчишка смеялся, спорил, ел. А между делом промелькнула фраза:

– Нет, у мамы пироги вкуснее!

– Глупости, – рассмеялась Люся, присела на свободный стул.

А Платон, уже успев застегнуть рубашку, вдруг совершенно серьезно взглянул на Люсю.

– У мамы твоей не только пироги вкуснее, она и сама вся замечательная, – скупо проговорил Платон, а вот Люсю ближе подтянул, устроив свою руку на спине своей женщины. А сам продолжил о чем-то говорить с Климом.

Люся вполуха слушала мужские разговоры и ловила себя на мысли, что сто лет не чувствовала себя такой счастливой. Нет, хорошо, что она не пошла в ресторан. Да и зачем ей ресторан? Если дома у нее такие замечательные мужчины.

* * *

Эпилог-бонус. Часть 2

Анисия родилась прежде времени. В семь месяцев, а потому родители опекали дочку, даже когда она подросла. И ведь первые шесть лет Анися была единственной девчонкой в семье Адамиди. Были старшие братья, а вот девочка – она одна. И все ее оберегали, будто она была вазой фарфоровой.

Порой это бесило. Но разве родню можно упрекать за то, что они чрезмерно любят ее и защищают. Нет, конечно.

Однако порой Анисю это раздражало. Потом, когда появились младшие сестры, девочке стало веселее. А уж когда молодое поколение подросло, стало гораздо лучше.