Сожгите всех

Клер пришла в восторг от деревянной лошадки и машинки из фанеры. Их сын с ума сойдет от радости при виде этих необычных игрушек. Она вернулась наверх и улыбнулась бывшему мужу:

— Это просто чудесно... Ты мог бы их продавать.

— Невозможно... Цена будет чересчур высокой...

Он вновь закрыл глаза. Клер взяла большое яблоко, вытерла его рукой и надкусила. Ей захотелось пить. Она взяла стакан и подошла к крану.

— Нет! — закричал Пьер. — Возьми «Эвиан»!

Клер подскочила.

— Ты меня напугал.

— Не пей эту воду... Мало ли что...

Бутылка была теплой, вода показалась Клер безвкусной, и она не допила стакан.

— Хочешь чего-нибудь?

— Чтобы меня стошнило? Нет, сейчас мне хорошо... Я думаю, может, у меня что-нибудь вроде язвы.

Будучи человеком замкнутым, Пьер редко говорил о своих проблемах. Он носил их в себе, упорно скрывая. То, что они расстались, не облегчило положения. Пьер по-прежнему любил ее, и это было заметно.

— Ты мог бы лечь на обследование.

— Сейчас у меня денег...

— Но я могу помочь тебе.

— Это не годится... Я сам хотел так жить...

Разумеется. Она испугалась из-за Стефана. Не так уж она любила свою профессию преподавателя. Не из-за детей, а из-за того, чему она должна была их учить, из-за коллег, погрязших в рутине, из-за директора, который всегда при галстуке, в рубашках с воротником сомнительной чистоты, считающего ее хиппи.

— Хочешь, я согрею твою постель? Бутылками с горячей водой...

— На печке лежат огнеупорные кирпичи... Я их заворачиваю в тряпки... Но я еще не хочу ложиться.

— Все же, я отнесу их в постель.

Пьер спал в передней части дома, в большой комнате, которую печка, стоящая в вестибюле, едва согревала. Он побелил стены, очистил красивые балки. Комната была прекрасная, но холодная. Клер положила в кровать три кирпича, один на уровне спины, второй — у поясницы, третий — в ноги. В шкафу она нашла пижаму и согрела ее у пламени камина.

— Ты же знаешь, что я никогда не надеваю пижаму, — прошептал Пьер.

— А сегодня наденешь, — отрезала Клер.

— Эй! По какому праву ты распоряжаешься? — спросил он, повеселев.

— Чисто по-дружески... И я не хочу, чтобы Стефан остался без отца. Ты ему нужен.

— Не очень, — прошептал Пьер.

— Ошибаешься... Я никогда не говорю ему о тебе плохо, совсем наоборот. Он тебя обожает и ужасно радовался, что проведет эти дни в мастерской.

— Он у твоей матери?

— Только до завтра...

И чтобы он не строил никаких иллюзий, быстро добавила:

— Было бы неосторожно возвращаться в Лион по этому туману.

— Разумеется, — проговорил Пьер.

После этого они почти не говорили, лишь изредка обменивались банальными фразами. Затем он встал и хотел взять пижаму, чтобы переодеться в спальне. Она помогла ему раздеться, испытывая смутное волнение при виде его длинного, худого. тела.

— Пойду в туалет.

Она набросила ему на плечи одеяло, хотела его проводить. Когда он лег, она подоткнула со всех сторон одеяло, положив перед этим по кирпичу с обоих боков.

— Позови меня, если что-нибудь понадобится.

— Надо подтапливать печку... Ночью я кладу немного угля, чтобы она не погасла... Ты не замерзнешь в маленькой комнате? У меня есть пуховый спальный мешок.

— Не беспокойся.

— Уголь в мастерской в большом ящике... Клер наполнила углем ведерко, подбросила в печку дров, проверила тягу и пошла взглянуть на маленькую комнату. Она примыкала к стене, в которой находился выходивший в гостиную камин, и в комнатке было тепло. Здесь спал Стефан, когда приезжал к отцу. Клер разложила спальный мешок на небольшой кровати и вернулась в гостиную. Она почистила камин, собрала догорающие головешки в одну кучу посредине, чтобы не возник пожар. Подметая кирпичи цоколя, она увидела следы крови, высохшей от огня, но хорошо заметной. На этом месте стошнило Пьера, и в рвоте была кровь.

Обеспокоенная, Клер пошла умываться и на раковине опять обнаружила следы крови. Она стерла их губкой. Ее беспокойство возросло. Завтра же она повезет Пьера к врачу в Шаламон. Он болен серьезней, чем она думала.

Клер разделась в гостиной, оставив на себе свитер и трусики, накинула на плечи дубленку. Еще полчаса она курила, глядя на догоравшие в камине дрова, а затем приоткрыла дверь комнаты Пьера.

Ей пришлось приблизиться к кровати и склониться к нему, чтобы расслышать наконец его дыхание. Она почувствовала неприятный запах. Клер не помнила, чтобы у Пьера когда-нибудь пахло изо рта.

Прежде чем лечь, она взглянула в окно на узкий переулок, где клубился туман. Даже дом напротив, расположенный в шести метрах от дома Пьера, не был виден. Не было слышно ни звука. Как будто весь поселок внезапно вымер. Клер поежилась и отошла от окна. Какое мрачное место! Ведь есть такие прелестные уголки в Бючей, например, на возвышенности.

Ей захотелось выкурить еще одну сигарету. Это был предлог: она просто не решалась лечь. Она оставит дверь открытой на случай, если вдруг понадобится Пьеру. Но Клер заранее знала, что он не позовет ее. Всегда эта маниакальная гордость, это извращенное восприятие вещей, отталкивавшее его от людей.