Сожители. Опыт кокетливого детектива

– Не знаю. Я же не специалист, – он пил чай, никаких эмоций не выказывая.

– И я не специалист. В этом деле не бывает специалистов, потому что влюбленый – это не профессия. Это невроз. А неврозы надо лечить.

– И для этого ты хочешь, чтобы он пошел и опозорился, – сказал Марк.

– С какой поры любовь – это позор? – я с грохотом отодвинул от себя чашку, расплескивая по столу чай, – Что позорного в любви? Вы совсем с ума посходили. Совать друг в друга можно, а любить нельзя. А почему? Почему человек не может просто любить, просто страдать?!

– Я не хочу страдать, – сказал Марк. Кирыч, поглядев на него, приложил к губам палец.

Я пыхал и плевался огнем, я был накачан жгучими эмоциями до самого верху.

– Мы позерствуем вечно, чего-то наигрываем, изображаем и думаем, что все живут также, будто по минному полю ходят – только этой дорожкой идти надо, и никакой другой, иначе разорвет в клочья. Да, и пускай разорвет! Боже! – я вскочил; хорошо хоть у меня хватило вкуса не воздеть руки к потолку, – Для того мы, в конце-концов, и живем, чтоб разрывало нас, корежило!

– А сам над ним смеялся. Обзывал, – сказал Марк, – Говорил, что он – кукла….

– Кто-то таким родился, а кого-то жизнь довела, – я зло посмотрел на Марка.

– А почему возле метро? Лучше бы у памятника какого-нибудь, – сказал Кирыч, вспомнив, видимо, нашу с ним давнюю встречу на бульваре.

– Так надо, – сказал я, – Он вышел из подземелья. К свету.

Кирыч кивнул.

– Ага, красиво.

– Красивый, – эхом подхватил Марк, воображая, должно быть, что это он, а не Манечка стоит сейчас возле метро; это к нему, а не к ней, распахнув руки, как крылья, бежит красавец-мужчина – спешит, чтобы сказать слова любви, прямые, честные….

Приди-любимый-обними

– Я так сильно его хотела, что когда получила, даже не обрадовалась, – сказала Манечка.

Мы стояли в душном почтовом отделении и, покрываясь потом, ждали, когда подойдет наша очередь отдать посылку.

– В каком смысле ты его получила? – я знал, что она знала, что я знаю, но все же вопросы задавал, зная и то, что в любовных историях важны не столько сами истории, сколько лирические волны, которые разбегаются от них во все стороны.

От меня, к тому же, многого и не требовалось – я должен был задавать простые вопросы и быть готовым к тому, что ответы будут неслыханно сложны, многословны, узористы. Манечка – большая мастерица плести замысловатые косички, собирая воедино буквально все, что под руку попадет – так талантливые ювелиры способны собрать ожерелье из черепков, бусинок и дохлых мушек, а выглядеть оно будет, словно преисполненное природного, нерукотворного благородства.

Да, Манечка могла скрутить вместе самые разные мысли. Вот, и сейчас, готовясь к акции «на выход», собираясь отдать посылку, упрятанную пока в ее объемистую торбу, она раздумывала вслух над действием совершенно противоположным.

Толстуха заполучила своего кавказского князя.

– …не ты ли совсем недавно сказала Ашоту, чтобы он шел вон? – сказал я.

Манечка фыркнула.

– Ни черта ты не понимаешь в женской душе. Если девушка очень активно мужчину выгоняет, то в переводе на мужской это означает – приди-любимый-обними, – она подтолкнула ногой свою раздутую торбу.

Наша очередь медленно, но приближалась.

– Уже, поди, и вещи в княжеский дом переправляешь, – я посмотрел на сумку, – Княгиня-мать, надеюсь, пообещала тебе свою брильянтовую диадему на свадебку? А кабриолет на рождение внука князь-отец посулил? – спина высокой женщины в деловом костюме, стоявшей впереди нас, затряслась, чем меня только раззадорила.

За что я люблю Москву, так это за возможность устроить цирк в любом месте. Вернее, цирк тебя сам настигнет – хочешь ты того или нет.

– Ты лучше спроси, как у нас с ним все случилось, не видишь девушка сгорает от нетерпения, – сказала Манечка.

И не только девушка, подумал я, вон, и тетушки мощной наружности уже активно подслушивают.

– Только учти, – сказала Манечка, – я материться буду, как сапожник. Без мата неинтересно.

– Уж как-нибудь переживу, – пообещал я.

– Так вот, – начала она с азартом, – Когда ты, сволочь, меня возле метро бросил….

– Я тебе эсэмэс прислал, что не успеваю….

– Неважно. Когда ты меня бросил, я стояла там, как дура, совершенно недолго. Смотрю – ба! – идет он, Ашотик ненаглядный, такой-сякой-немазанный. Очами блестит – приглашает погулять. Я говорю, «а чего? ну пойдем». И пошли – сначала по магазинам. Жара-духота, а я все пру, думаю, а хер тебе, раз пришел, так получай.

– Не хер, а хуй, – поправил я, – Ты материться обещала.

– Не хуй, а похуй, – сказала Манечка, – А потом мы зашли в кафе воды попить. Я ему говорю, я же не прошу предать родину, я хочу только туфли. Обычные туфли. С ремешками, блядь, говорю. Почему во всем городе ни один хуй не продает туфли для девушки полной красоты и полуденной зрелости? – пустилась в росказни Манечка, а я попытался представить себе эту картину.

В общем, было, наверное, так.