— Ты все еще не понимаешь, скальд. Я говорю о пределе. Есть границы, которые другие легионы не пересекут. Есть рубежи чести, достоинства и верности. Некоторые поступки столь жестоки, что совершить их может лишь
— Вот почему Шестой легион астартес считают таким свирепым, — вырвалось у Хавсера.
— Это не главное, — ответил Длинный Клык. — Побочный эффект нашей беспощадности. Мы вовсе не кровожадные дикари. Свою славу мы обрели из-за того, что два столетия делали работу, неприемлемую для остальных легионов. Другие легионы считают нас дикими необученными псами, но на самом деле мы прошли самую жесткую подготовку из всех возможных.
Длинный Клык хотел еще что-то добавить, но внезапно задрожал и закрыл глаза.
— Тебе больно? — спросил Хавсер.
— Ерунда, — тот лишь пренебрежительно отмахнулся. — Пройдет.
Астартес вытер кровь с губ.
— Мы — убийцы на службе у Всеотца, — повторил жрец. — Ради чести мы готовы уничтожить любого. Быть может, поэтому другие считают нас безумцами. Мы не приемлем страх. В наших жизнях ему нет места. Стоит нам оказаться на поле боя, и страх перестает для нас существовать. Он не следует за нами. Не мешает нанести удар. Мы изгоняем его из сердца и головы.
— А истории? — спросил Хавсер.
— Наша жизнь проходит на лезвии ножа, — сказал Длинный Клык. — Беспощадность Фенриса, бесконечное сражение с врагами человечества. В чем нам искать отдушину? Уж точно не в утонченных удовольствиях смертных. Не в вине или песнях, женщинах или пирах.
— Но в чем тогда?
— Лишь в том, что мы отвергаем.
— В страхе.
Длинный Клык хохотнул, и из его рта вновь потекла кровь.
— Вот теперь ты понял. Лишь в Этте, у очага, под рассказы скальдов мы позволяем страху вернуться. И только если сказание будет достаточно хорошим.
— Вы позволяете себе ощутить страх? В этом ваша отдушина?
Длинный Клык кивнул.
— Так какие должны быть сказания? Истории о войне или об охоте на морского орма…
— Нет, нет, — поморщился Длинный Клык. — Всех этих существ мы
— Малефик, — сказал Хавсер.
— Малефик, — согласился жрец.
Он поднял глаза на Хавсерса и вновь закашлялся, сплевывая сгустки крови.
— Постарайся как следует, — произнес он.
— Я родился на Терре, — сказал Хавсер.
— Как и я, — гордо вставил Длинный Клык.
— Как и ты, — кивнул Хавсер. Он начал вновь. — Я родился на Терре. Старой Земле, как ее называли в Первую Эру. Большую часть жизни я проработал консерватором для Объединительного Совета. Когда мне было около тридцати лет, я трудился в старой Франкии, в центре крупного городского узла под названием Лютеция. Большая часть города лежала в руинах, просто исчезла или же превратилась в подулейные трущобы. У меня был друг. Вернее коллега. Его звали Навид Мурза. Он уже умер. Погиб в Осетии примерно десять лет спустя. На самом деле он мне был совсем не другом. Мы соперничали. Мурза был очень опытным и необычайно талантливым ученым, но также весьма безжалостным. Он использовал людей. Готов был перешагнуть любого, чтобы получить желаемое. По стечению обстоятельств мы оказались партнерами. Я всегда его опасался. Мурза часто заходил слишком далеко.
— Продолжай, — сказал Длинный Клык. — Опиши этого Мурзу так, чтобы я смог его увидеть.
Играл клавир. Запись была одним из аудиофайлов, которые Силия вынуждала слушать в
Если Мурза поставил музыку, значит, он успел прийти в пансионат раньше него. В какой-то момент стремительного бегства они разделились. Хавсер вошел через боковой вход, использовав генетический код, и убедился, что ставни опущены. Банда рабочих, которая хотела схватить их на месте старого собора, знала, где они разместились. Некоторые из них приходили в пансионат, чтобы обсудить детали с членами группы Консерватории.
Хавсер стянул с себя пальто. Его руки дрожали. Их едва не убили. Им угрожали и чуть было не напали, поэтому ученым пришлось спасаться бегством. Адреналин до сих пор клокотал в теле, но потрясенным Хавсер чувствовал себя не из-за этого.