Сожжение Просперо

Забыв почтенье, мы ослабим струны —
И сразу дисгармония возникнет.
Давно бы тяжко дышащие волны
Пожрали сушу, если б только сила
Давала право власти; грубый сын
Отца убил бы, не стыдясь нимало;
Понятия вины и правоты —
Извечная забота правосудья —
Исчезли бы и потеряли имя,
И все свелось бы только к грубой силе,
А сила — к прихоти, а прихоть — к волчьей
Звериной алчности, что пожирает
В союзе с силой все, что есть вокруг,
И пожирает самое себя.[4]

Приписывается драматургу Шекспиру (Второе тысячелетие), процитировано в Пророчестве Амона Тысячи Сынов (часть 3, стих 230)

Кто не помнит своего прошлого, тот обречен пережить его вновь.

Неизвестный автор, предположительно Второе тысячелетие[5]

Глава 1 НА ПОРОГЕ ВЕСНЫ

Их окружала смерть.

Она грозила оборвать их нити и сегодня явила четыре лика.

Пылающая смерть для тех, кто был слишком серьезно ранен или напуган, чтобы бежать от огненного вихря, пронесшегося по селению. Ледяная смерть для тех, кто бежал вверх по откосу, стремясь выжить. Даже весной налетающий с ледяных равнин ветер грозил гибелью; жизненное тепло вместе с дыханием вырывалось из легких, руки и ноги чернели, словно зимние ветви, и человек превращался в твердокаменную глыбу, покрытую инеем.

Другим была уготована удушающая смерть, она настигала тех, кто пытался бежать вокруг отмели по голубому льду. Касание весны сделало морской лед слабым, словно больной зуб в десне. Лед уже не мог выдержать тяжести человека, ему не хватало крепости. Если под тобой раскалывалась льдина, ты погружался вниз, медленно, с воплями, или пластина просто наклонялась, и ты соскальзывал с нее. В любом случае маслянисто-черная вода была настолько холодной, что замораживала мысли в голове раньше, чем в легких кончался воздух.

Тех, кто остался и принял бой, ждала кровавая смерть, смерть насильственная. Эта смерть валила тебя на лед и била топором или палицей, так что ты не чувствовал ничего, кроме обжигающего холодом льда и обжигающего жара собственной крови и еще пронзительной, парализующей боли от ран. Эта смерть стояла над тобой и наносила удар за ударом, пока ты уже не переставал шевелиться или становился настолько изувечен, что смерть больше не могла на тебя смотреть и с отвращением уходила в поисках следующей души.

Любая из этих четырех смертей обрывала нить жизни в мгновение ока. И у всех четырех смертей были лики балтов.

Балты. Балты принесли в этт[6] аскоманнов смертоносный рассвет. Двадцать лодок. Сезон разбойничьих набегов еще не наступил. Надо было совсем отчаяться, чтобы решиться окровавить снег, когда можно дождаться первой травы и более мягкой погоды.

Двадцать лодок, и все вдобавок оснащены для передвижения по льду под морскими парусами.

Если бы было больше времени, аскоманны могли бы удивиться, почему смерть пришла к ним так рано. Железный Край, где обитали балты, существовал уже двадцать великих лет, но многие поговаривали, что его корни уже подгнили. Говорили, что ему осталось одно лето, в лучшем случае два, а потом океан снова затянет его в глубину, в мир-кузницу.

Владения аскоманнов располагались на длинной отмели ледяного шельфа, были почти не пригодны для земледелия и не предоставляли никакой естественной защиты, но провидцы считали этот участок суши сильной землей и сулили ему долгие годы.

Значит, жажда новых владений. Возможно, так оно и было.

Но Фит отлично понимал, в чем дело. Ничто так не разжигает страсть к убийству, как страх, и ничто не вызывает сильнейшего страха, чем дурная примета. Падающая звезда. Дневная звезда. Цвет льда. Свечение в море. Дым на ледяном шельфе, где нет никаких селений. Неожиданно выброшенный на берег труп. Родившийся у скота или женщины детеныш с врожденными уродствами.

Иногда было достаточно просто плохого сна. Плохого сна, из которого следовало, что племя, обитающее ниже по берегу или за соседним мысом, является источником зла. Протягивая руку за рубахой и клинком, ты убеждал себя в том, что стремишься захватить новые земли, но, прежде чем поднять паруса, не забывал убедиться, что годи[7] липкой сажей нарисовал на твоем лице надежные оберегающие знаки вроде солнечного диска или недремлющего ока.

А плохая примета действительно была. Фит сам ее видел.