Сожженная Москва

Аврора нашла нужным предупредить о том бабку. Недомогавшая княгиня еще более расстроилась и, уже начав было оправляться, вовсе слегла в постель. Аврора послала нарочного гонца в Паншино к сестре. «Наверное, и Илья Борисович уже там, — мыслила она, он приедет и всему даст настоящий толк и лад». Но из Паншина приехала одна Ксения с ребенком. Она была непохожа на себя и, вместо утешения, привезла в Ярцево новое горе: о ее муже также не было никаких известий. Он, очевидно, не успел выехать из Москвы и попал в плен. Сестры обменялись мыслями, наплакались и общими силами решили успокоить бабку. Княгиня была безутешна.

— Боже, и за что я такая несчастная, — говорила она, вздыхая, только бремя для себя и всех вас! Вон опять и кашель и такие все мысли… Скорее бы в Паншино, подалее от этих мест…

— И не думайте, бабушка, — возражала Ксения, — да вы и понятия не имеете… там еще хуже; я измучилась… Здесь хоть поблизости город, доктора, все-таки кое-что к нам доходит и о недалекой Москве… Там же дичь и глушь и также волнуются мужики; но какая разница? здесь невдали войско, целая армия, а там кто защитит? солдат вывели, и во всем уезде один с инвалидами исправник!

Аврора поддержала сестру. Княгиня покорилась их совету. Терпеливо раскладывая пасьянс, она думала: «Не может же дело долго длиться; на днях, без сомнения, будет новое генеральное сражение, — кто кого побьет, неизвестно, — но затем, разумеется, вскоре объявится мир, и мы вернемся в Москву. Ну, кое-что там и ограбили, да мы все почти главное вывезли, а дом, наверное, цел». Так прошло несколько дней. Но как-то вечером Аврору вызвали на крыльцо. Там стояла в слезах Ефимовна. Она, всхлипывая, объявила что пришел новоселовский староста Клим.

— Откуда он? — спросила Аврора, вспомнив, что Новоселовка сгорела.

— Его и других наших мужиков, — ответила Арина, — французы гоняли в Москву возить своих раненых; он только что оттуда убежал.

— Зови, няня, зови его! — сказала Аврора.

— Да вот он, — ответила Арина, указывая с крыльца. Из темноты выдвинулся оборванный, босой и с повязанною головой староста. За ним стояла, тоже плачущая, Маремьяша.

— Долго ты был в Москве? — спросила Аврора.

— Все это время, барышня, почитай месяц! запрягли нас, ироды, в работу: мы на себе таскали им всякую всячину, рубили дрова, копали картошку, носили воду и мололи ручными жерновами муку.

— Бонапартовы зато подданные стали! — заметила, злобно плюнув, Ефимовна.

— А про Василия Алексеевича… Перовского… что-нибудь слышал? спросила Аврора.

— Где, матушка барышня, было слышать! Надругался над нами враг, истомил, истиранил, а кого и прямо за ослушание извел. Мне привелось уйти… — Был же ты, Климушка, на Патриарших прудах? спросила Аврора.

— Видел наш дом?

— Посылали нас злодеи в Разумовское и на Пресню, проходили мы и в тех местах; только ни Бронной, ни возле прудов, ни Микитской, ни Арбата как есть уже не нашли… все погорело, все господь прибрал.

Аврора взглянула на Маремьяшу; та утирала слезы.

— А бабушкин дом? — спросила Аврора.

— Все стало пусто, один пепел, — ответил Клим. — Тут мы с ребятами и решили наутек.

— Ушли благополучно?

— Какое! сцапали нас на Орловом лугу эти французы, — ответил Клим, — и стали уже держать взаперти; посылали на работу не иначе как с конвоем. Да и тут нам помог господь. Пошли мы раз, с заступами и ведрами, к графскому чьему-то колодцу; вода там преотличная. Велено было набрать воды и окопать колодезь. Уж больно там намесили грязи, не подойти. Конвойных было четверо, а нас, пленных, с десяток, и все-то мы хворые, голоднешеньки, едва ноги волочим. Солнце село, место было глухое, а французы такие веселые, перед тем где-то, видно, выпили. Мы и сговорились, первый надоумил Корнюшка, — что терпеть? переглянулись у колодца, кинулись разом, да всех как есть французов, с их ружьями, и побросали вглубь; засыпали их тут же землей и ушли огородами в лес, а ночью и далее.

— Живых засыпали? — с ужасом спросила Аврора.

— А то как же? — ответил Клим. — Они талалакали, талалакали по-своему, пока ребята заступами кидали на них землю, а там и стихли… Господь их простил! — заключил Клим, взглянув на небо и набожно крестясь. — И такие все были красивые… а один унтер, должно быть из дворян, нарядный да белолицый такой, в сторонке держался, да все весело что-то напевал.

XXXIII

Сестры не решились сообщить бабке тяжелую весть о сожжении ее московского дома. Они отправили Клима в Паншино. «Пусть бабушка надеется, что ее дом уцелел, — думали они, — а тем временем как-нибудь ее подготовим». Они день и ночь горячо молились, прося у бога — одна мужу, другая жениху — здоровья и сил для перенесения тяжких испытаний, посланных им провидением. Но живы ли они? об этом они страшились и думать. Раз только Аврора, как бы нечаянно, сказала: «А если Базиля нет более на свете…» Она хотела продолжать и не могла. «О, если это так, — с ужасом досказала она себе, — тогда все кончено… я знаю, что мне тогда остается предпринять…»