Сожженная заживо

Я хотела выглядеть красивой. Я пошла к парикмахеру, я подкрасилась, оделась просто: джинсы, кроссовки и красная рубашка с длинными рукавами и застегнутым воротником. Встреча была назначена ровно на двенадцать часов в городе, перед рестораном.

Улица была узкой. Он шел из центра, я со стороны вокзала, мы не могли разминуться. Я узнала бы его из тысячи и увидела еще издалека, он шел с зеленой спортивной сумкой. Я представляла его подростком, а ко мне подходил улыбающийся мужчина. У меня подкашивались ноги, руки начали дрожать, а сердце было готово выпрыгнуть из груди, как будто я встретила мужчину всей своей жизни. И это была любовная встреча. Он был высоким, он сильно склонился надо мной, чтобы поцеловать меня, так просто, словно мы расстались накануне, и я его тоже поцеловала.

— Хорошо, что ты позвонил.

— Я звонил пару недель назад, но поскольку ты мне не перезвонила, я сказал себе: «Все понятно, она не хочет меня видеть…»

Я объяснила, что Надя задевала куда‑то его номер телефона.

— А если бы я не позвонил тебе вчера, ты бы мне перезвонила?

— Не знаю, не думаю, нет. Я не осмеливалась из‑за твоих родителей… я знаю, что мама умерла…

— Да, папа сейчас один, но он держится… а у тебя как…

Он не знал, как меня называть. Еще с самого начала мы привыкли называть приемных родителей «папа» и «мама», и это совсем не упрощало задачу. Кто из нас мама?

И я сказала ему:

— Знаешь, Маруан, ты можешь звать меня мамой. Ты можешь называть меня Суад, можешь называть маленькой, большой, как тебе захочется. И если Бог захочет, то мы с тобой сейчас познакомимся.

— Хорошо. Мы пойдем обедать, там и поговорим.

Мы устроились за столом, и я пожирала его глазами. Он был похож на своего отца. Тот же силуэт, та же быстрая походка, тот же взгляд, и, тем не менее, он был другим. Он слегка напоминал мне и моего брата… но был спокойнее, черты лица мягче. Он производил впечатление человека, воспринимающего жизнь такой, какая она есть, не слишком усложняя ее себе, просто и прямо.

— Объясни мне, как ты была сожжена.

— Разве ты этого не знаешь, Маруан?

— Нет. Мне никто никогда об этом не говорил.

Я стала объяснять, и по мере того как рассказывала, его взгляд менялся. Когда я говорила о том, как на мне горел огонь, он отложил сигарету, которую только что закурил.

— И я был у тебя в животе?

— Да, ты был у меня в животе. Я рожала совсем одна. Но я тебя совсем не чувствовала из‑за своих ожогов. Я только видела, что ты был у меня между ног, и все. А потом ты исчез. И только позже Жаклин пришла за тобой, чтобы увезти тебя вместе со мной на самолете. Мы с тобой прожили вместе девять месяцев в госпитале, а потом нас определили к папе и маме.

— Выходит, все эти ожоги из‑за меня?

— Нет, что ты, совсем не из‑за тебя! Нет, никогда! К несчастью, таков обычай в моей стране. Там у мужчин свои законы. И ответственность за все случившееся лежит на моих родителях, муже моей сестры, но ни в коем случае не на тебе!

Он смотрел на мои рубцы, на мои уши, шею, нежно положил ладонь на мою руку. Я чувствовала, что он догадывается и об остальных ожогах, но не просил показать. Боялся спросить?

— Ты не хочешь смотреть…

— Нет. Меня тошнит от этой истории, мне сделается еще больнее. А мой отец, какой он? Похож на меня?

— Да, верхняя часть лица… Я не так часто видела тебя, но держишься ты как он, прямо и гордо. И потом затылок, рот, особенно руки. У тебя такие же руки, как у него, до кончиков ногтей… Он был только чуть выше тебя, такой же мускулистый, как ты. Он был красивый. Сейчас смотрела на твои плечи и подумала, что передо мной твой отец.

— Тебе это, должно быть, греет сердце, ведь ты его все‑таки любила?

— Ну конечно, я его любила. Он пообещал мне, что женится… а потом, ты видишь, когда он понял, что я беременна, он больше не пришел…

— Но это же отвратительно, так тебя бросить! В конце концов, получается, что все произошло из‑за меня…

— Маруан, нет. Никогда не думай так. Это из‑за мужчин, которые там живут. Позднее, когда ты лучше узнаешь эту страну, ты поймешь.

— Мне хотелось бы встретить его как‑нибудь. Мы сможем поехать туда? Вдвоем? Специально посмотреть, как это будет, взглянуть на него… хотелось бы мне увидеть его физиономию. А он знает о моем существовании?

— Это было бы удивительно. Ты ведь знаешь, я никогда его больше не видела… И потом, эта война в тех краях… Нет, лучше уж никогда их не видеть.

— Это правда, что я родился семимесячным?

— Да, правда. Ты родился без всякой помощи, я долго тебя не видела, и ты был такой крошечный…

— А в котором часу?

— В котором часу? Не знаю… Это было 1 октября, как мне потом сказали. Я‑то сама ничего не знала про это. Не могу ничего тебе сказать по поводу часа… Главное, что ты родился целым с головы до пят!

— Почему ты приходила к нам, навещала родителей, а со мной ни словом не перемолвилась?

— Я не осмеливалась в присутствии папы и мамы, которые тебя усыновили. Мне не хотелось причинять им боль. Ведь это именно они тебя воспитали, они сделали для тебя все, что могли.