Сожженые мосты ч.4

Принесли ужин, довольно основательный. На первое — какой-то густой, чуть ложка не стоит суп с мясом и зеленью, на второе — опять мясо, жирный венгерский гуляш, сильно посоленный и поперченный. К ужину прилагалась большая лепешка, какая-то странная — тоже соленая и с припеченными маленькими мясными комочками, он не знал, как это готовится и никогда это не ел. Рядом с ним поставили большой пакет — собрали на вынос, бутылку с квасом. Взяли достаточно умеренно, он расплатился рублями, скрывать тут было нечего — взяли и рубли. Сдачу вернули уже местными деньгами.

Велехов расправился с супом, оказавшимся слишком острым, но вкусным и уже принялся за гуляш, как вдруг понял — к нему кто-то идет. Поднял глаза — цыганка…

— Дай руку — не попросила, а приказала она, присев на стул напротив, резко, так что звякнули многочисленные монеты, собранные в монистах.

Велехов немного поколебался и протянул руку. Цыганка наклонилась к ней, как будто слепая, долго смотрела не нее, водила пальцем — потом отпустила.

— Ну? Долго жить буду? — с усмешкой спросил сотник

— Того я не ведаю. Жизнь твоя в твоих руках.

— А другая цыганка мне гадала, говорила — до самой смерти не умру.

— То за деньги — цыганка смотрела сквозь него, и глаза ее походили на бельма — а я денег с тебя не возьму, казак. Не нужны мне деньги.

— Что так? Аль пахнут?

— Не в деньгах дело, казак, не в деньгах. Кто за деньги гадает — тот силу свою теряет. А тебе казак дорога предстоит, и дорога эта коротка, а в конце ее — острог. Смотри, не попадись в острог, если попадешь — не выйдешь, так и сгинешь без следа.

— В тюрьму что ли попаду? За превышение скорости?

— Напрасно веселишься. Враг перед тобой. Такой, на которого и не подумаешь.

— Что за враг? — Велехов начал беспокоиться.

— Оглянись по сторонам — и увидишь. Берегись, казак, берегись, змея — всегда в дом норовит вползти.

— Что за враг? Скажи — золотыми заплачу.

Цыганка потеряла вдруг всяческий к нему интерес, поднялась со стула.

— Ответь сам себе. Я вашего — не знаю.

Велехов попытался было идти за цыганкой — но она скрылась на кухне, нырнув под стойку, а вместо нее из кухни вышел такой детина, что и не обхватишь.

— Чего надо, дорогой? — на чистейшем русском сказал он — что ищешь, чего не терял?

— Да нет… Ничего.

Как только хлопнула дверь машины — Божедар, прикорнувший прямо на переднем сидении, моментально встрепенулся

— Пожрать есть?

Велехов передал ему пакет

— Вот смотрю я на тебя, и дивлюсь — тощий как палка, а жрешь за двоих.

— А это у меня обмен веществ такой. Я могу несколько дней совсем не есть, рус, было и такое.

— Сачок ты… — сказал сотник, вспоминая армейские выражения

— Сачок? — недоуменно переспросил Божедар — объясни, рус? При чем тут сачок, им же… мух ловят.

— Нечего объяснять. Надо ехать.

— Это в ночь, что ли?

— В ночь, в ночь…

30 июня 2002 года

Виленский край, Варшава

Летающая тарелка

На улице — пестрая, сумбурная кипень толпы, какие- то крики, плакаты — графу было ни до чего, иначе он увидел бы, что все это — по него. С ходу, выскочив за дверь, он добежал до машины, сунулся — дурниной взревела сигнализация, привлекая внимание. Выругавшись, он отключил ее, завел мотор, направил машину на толпу.

Толпы было не так много еще. Увидев несущийся на них белый ФИАТ — демонстранты дрогнули, бросились в сторону, кто-то догадался ударить по машине транспарантом, который мгновенно сломался, вслед полетели камни, презервативы с краской, один из которых сумел шмякнуться прямо на заднее стекло, залив его красным.

— Да провалитесь вы все!

Сразу за демонстрацией начинался затор, граф объехал его по тротуару, полициянты кинулись было за ним, да увязли в пробке, а так как он — ехать не решились. Если бы поймали — прав за такие маневры не видать до конца жизни.

Вывернул на широченную Маршалковскую, тоже с нарушением правил, сразу понял — не проехать, улица стоит намертво, из-за демонстраций и начинающихся беспорядков встал уже весь центр. Припарковал машину, бросился бегом — пару раз он ловил на себе взгляды людей, но не понимал, что они означают. Збаражский ему не сказал, что его фото теперь красуется во всех утренних газетах, кроме официальных и консервативных. Фактически, диссиденты и левые, которые громили и клеймили судебную систему за ее ангажированность, непрозрачность, обвинительный характер[46] — осудили его до суда.

В Летающую тарелку — там по случаю утра почти никого не было — его пустили без промедления, пусть там и стояли на входе вышибалы, контролируя нежелательный элемент — но его пустили, возможно потому что он был в таком диком и встрепанном виде. Елена сидела в глубине зала за угловым столиком, растрепанная и жалкая. Рядом с ней — то ли половой[47], то ли еще кто.

— Что случилось?

Ответил половой.

— Пан… э… ваша дама не может заплатить за себя… и скандалит…

Злотые у графа были, отправляясь следить за паном Ковальчеком, он взял на всякий случай крупную сумму наличными, гораздо больше чем мог потратить — мало ли. Деньги у него так и лежали — мокрым комком.

— Получи. Достаточно?

— Да…