Я опешил, запнулся, если не сказать заткнулся. Подспудно я подозревал, что это правда, что у меня уже давно ничего не получается, что я давно следую чужим фарватером и разучился прокладывать собственный путь. Поэтому я не очень обиделся на его слова. Глядя на Сергея, невозможно было обижаться, весь облик его располагал к доверию. Открытое лицо, прямой нос с небольшой эллинской горбинкой, густая чёрная шевелюра, чуть показавшая серебро на висках и выразительные большие глаза с длинными ресницами, словно у девушки. Но волевой рельефный подбородок говорил больше о мужских качествах: решительности, твёрдости, уверенности в себе и может быть даже бескомпромиссности.
«Я сюда для того и приехал, — начал я оправдываться, — чтобы расстаться с недавними иллюзиями, — и, хлопнув ладошкой по французскому самоучителю, воодушевлённо добавил, — всё плохое и некомфортное надо оставить в прошлом, а ещё лучше забыть».
«В прошлом ничего нельзя оставить, — веско возразил он, подфутболив носком ботинка круглый камешек, лежавший на дороге, — можно всё оставить только в прошлой жизни. В ней я всё и оставил».
«И какая же эта у тебя по счёту жизнь»? — Спросил я с неподдельным интересом.
«Четвёртая и последняя. Мне осталось двенадцать земных лет».
«На вид по тебе не скажешь, — попытался я успокоить его, — может ещё лет пятьдесят протянешь».
«Нет, — сказал он упрямо, — столько мне не нужно. Да и уговор у меня с Ним».
«С Богом что ли»? — Попытался пошутить я.
«Всё может быть, — задумчиво произнёс Сергей, — может Его и стоит так называть».
Я раскрыл рот от удивления и, чтобы не захлопнуть его понапрасну, выдавил из себя: «Очень интересно».
Дальше мы какое-то время шли молча. Я порядком устал и плёлся позади Сергея, обдумывая его последнюю фразу. Подъём становился круче, а идти тяжелее. Я понемногу начал отставать. Чтобы перевести дух и хоть как-то собраться с силами, я остановился и посмотрел назад. В океан добавилось синевы, и он увеличился в размерах, распростёршись до самого горизонта. Папиэте, наоборот, уменьшился и стал похож на городок собранный из конструктора «Лего». По его миниатюрным улочкам сновали игрушечные автомобильчики. Людей я уже не различал. Не помогала даже возрастная дальнозоркость. Я несколько раз глубоко вздохнул, прочищая лёгкие, и сразу почувствовал прилив сил. Открылось «второе дыхание», как его называют в спорте (всё же я не зря столько лет занимаюсь каратэ). Я уже готов был тронуться с места, как вдруг вновь ощутил прикосновение руки к своему предплечью. Оно уже не было таким властным, скорее дружеским.
Я обернулся. Сергей приветливо улыбался и смотрел на меня.
«Я уже отдохнул, — промолвил я, — продолжим восхождение».
Мы снова двинулись в путь по утоптанной дорожке из серого песка, петлявшей среди густой растительности. Можно было догадаться, что по ней когда-то ездили машины. Это было заметно по оставленным колеям и по изодранным веткам, нависавшим над ней.
«Так что там на счёт жизней? — Возобновил я разговор. — Почему тебе обещано было только двенадцать лет? Я бы не согласился на такой уговор».
«Не двенадцать, а сто, — возразил Сергей, — но так как жизней у меня было четыре, которые я вспомнил, то я решил прожить каждую по двадцать пять лет. Теперь это моя последняя, и в ней мне осталось двенадцать земных лет. Я подчёркиваю, — земных. Потому что другие жизни были не совсем обычные, и годы у них были свои, не такие, как на Земле. Одна из них была даже, как бы и не жизнь….- на секунду он замялся, подбирая слова, — я был прозрачным кубом на тёмной плоскости. Был очень долго по земным меркам, почти вечность. И существование это было в другой Вселенной, с другим временем и пространством». Он закрыл глаза, как бы что-то припоминая, и прибавил: «Бесконечная тёмная плоскость, я Куб, рядом другие кубы, и общение: бессловесное, мысленное, почтительно дружелюбное. Когда уже через час хочется сделать гадость, но ты не можешь: нет ни рук, ни ног, ни языка». Он усмехнулся про себя, словно вспомнив что-то такое, что не для посторонних ушей, и продолжил взволнованно:
«Я сперва даже не хотел просить у Него эту не совсем понятную для меня жизнь. Слишком странной и однообразной она была. Но, представив, сколько у меня будет времени поразмыслить над всем, я решил прожить её ещё раз. Ведь это была моя жизнь. Мало того, я заказал её первой. И знаешь, — Сергей радостно засмеялся, — второй раз она не показалась мне такой длинной и нудной. Потому что я уже ничего не боялся и знал, как себя вести с другими кубами».
Закончив про кубы, Сергей замолчал. Я тоже какое-то время шёл молча, опустив голову. Слышно было только, как шуршал песок под нашими ногами, да многоголосое щебетанье птиц доносилось из леса. Меня распирало любопытство, хотелось узнать продолжение, поэтому я опять не утерпел и нарушил молчание:
«Можно я уточню про жизни, которые Некто может дарить по своему усмотрению, — спросил я, -
я так полагаю, что и мне будет даровано пожить ещё раз»?