Сознающий ум. В поисках фундаментальной теории

В подобном ключе мы можем поразмышлять и о компьютере, спроектированном как простой когнитивный агент (его интеллект может быть таким же, как у собаки), но сходном с нами в определенных отношениях, таких как способность к перцептивному различению. В частности, он очень похоже на нас категоризирует цветные стимулы, группируя вещи, которые мы назвали бы «красными», под одной рубрикой, а вещи, которые мы назвали бы «зелеными», — под другой. Даже если нам известны все детали электрических схем этого компьютера, остаются следующие вопросы: (1) переживает ли компьютер хоть что-то, глядя на розы; (2) если да, то переживает ли он то самое чувственное качество цвета, которое имеется у нас, когда мы смотрим на розу, или же какое-то совершенно другое качество? Это вполне осмысленные вопросы, и полное знание о физических фактах не диктует нам какого-то определенного ответа. Значит, физические факты логически не влекут факты о сознательном опыте.

Джексон выдвигал свой аргумент как аргумент, направленный скорее против материализма, чем против редуктивного объяснения. Этот аргумент вызвал множество откликов; я буду обсуждать их в следующей главе, где в центре нашего рассмотрения будет не редуктивное объяснение, а материализм. Пока же интересно отметить, что в большинстве возражений против этого аргумента признавалось то обстоятельство, которое значимо для аргумента против редуктивного объяснения, а именно то, что знание о качественности красного является фактическим знанием, априорно не выводимым из знания о физических фактах. Единственный способ избежать данного вывода — отрицать, что знание о том, каково это — иметь опыт красного, вообще являет собой знание о факте. Этой стратегии следовали Льюис (Lewis 1990) и Немиров (Nemirow 1990), доказывавшие, что у Мэри отсутствует лишь некое умение, такое как умение распознавать красные вещи. Я обсуждаю эту идею в следующей главе; здесь же я просто отмечу, что в той мере, в какой кажется очевидным, что, когда Мэри впервые видит красное, она открывает для себя нечто о мире, кажется очевидным и то, что получаемое ею знание есть знание о факте.

Аргумент 5: От отсутствия анализа

Если сторонники редуктивного объяснения хотят сохранить надежду на опровержение приведенных выше аргументов, они должны будут дать нам хоть какое-то представление о том, каким образом сознание могло бы оказываться выводимым из физических фактов. Несправедливым было бы требовать от них полной детализации, но мы вправе рассчитывать хотя бы на объяснение того, как могли бы проходить такие выводы. Однако любая попытка показать это обречена на провал. Для выводимости сознания из набора физических фактов нам потребовался бы определенный анализ понятия сознания — анализ такого рода, реализация которого могла бы быть фундирована физическими фактами, но его не найти.

Единственным видом анализа сознания, который имеет хотя бы отдаленное отношение к достижению указанных целей, является функциональный анализ. В соответствии с таким анализом оказывалось бы, что понятие об осознанности чего-то сводится к представлению, что это что-то должно играть определенную функциональную роль. Так, можно было бы сказать, что для осознанности какого-то состояния требуется лишь возможность вербально отчитаться о нем или то, чтобы оно было результатом определенных перцептивных различений или определенным образом делало доступным информацию для последующих процессов и т. п. Похоже, однако, что эти рассуждения никуда не годятся в качестве анализов. Они попросту упускают то, что имеется в виду под сознательным опытом. Хотя осознанные состояния могут играть различные каузальные роли, они не определяются своими каузальными ролями. Осознанными их делает скорее присутствие в них феноменального чувствования, и это чувствование не является чем-то таким, от чего можно функционально отделаться.

Чтобы убедиться в неудовлетворительности этих анализов, заметим, до какой степени они тривиализируют проблему объяснения сознания. Неожиданно оказывается, что для объяснения сознания нам нужно лишь объяснить наше умение давать определенные вербальные отчеты, осуществлять некие различения или проявлять иную способность. Кажется, однако, что вполне можно представить, что мы могли бы объяснить всё это, вообще не объяснив при этом самого сознания, то есть не объяснив тот опыт, который сопровождает отчет или различение. Анализ сознания в терминах какого-либо функционального понятия предполагает либо подмену предмета обсуждения, либо уход от проблемы. С тем же успехом можно было бы определить «мир во всем мире» как «бутерброд с ветчиной». Обрести такой мир было бы гораздо проще, но это было бы мнимым достижением.