Созревшие нивы. Жизнь в Церкви

Книга была бы весьма объемной в том случае, если бы языком Толстого, или Тургенева, или Джойса в ней описывались детство, отрочество, юность; перипетии взросления, привычки, страсти, мечты, друзья; цели достигнутые, идеи реализованные; планы, растаявшие, как Снегурочка; мечты, отлетевшие как сон… Не все доживают до старости, но если старость и не была бы предусмотрена, – все равно книга была бы толстой, возможно – многотомной. Трудно было бы удержаться от того, чтобы не прочесть оглавление или пролистать последние страницы! Что там? Как там? Последний вздох, подпись на завещании, а может: «пропал без вести», «братское захоронение»…

Жизнь каждого человека – это материал как для многотомника, так и для единственного листка с сухими датами. Но, согласитесь, какое это все-таки томительное счастье – оставаться в неведении!

Но книга могла бы быть и тоненькой. Даже не книга уже, а так – тощая тетрадка или папка с двумя листками. Это в случае, если жизнеописание было бы дано в виде сухой биографии – вроде тех, что пишут при приеме на работу или в некрологе: «родился, учился, женился; супруга, дети, имущество; стоял на учете, лечился от… Умер в возрасте N лет». Эта жалкая версия земной биографии, пожалуй, страшней, чем объемная. Все же, когда холм насыпан, крест водружен и лития пропета, лучше оставить по себе подобие романа, нежели подобие жалкого меню в дешевом ресторане.

Жизнь каждого человека – это материал как для многотомника, так и для единственного листка с сухими датами. Но, согласитесь, какое это все-таки томительное счастье – оставаться в неведении! И какое милостивое чудо то, что, принимая в роддоме из рук медсестры драгоценный конверт с пятидневным сокровищем, мы не получаем в нагрузку точного знания о будущей жизни новорожденного! О, возлюбленные! Как ни лезем мы иногда в будущее, как ни стремимся отодвинуть занавеску на окнах земной темницы, – лучше не заглядывать далеко, лучше не знать, что будет завтра.

Но вот теплый праздник в холодную пору года опять привычно приближается к нам: Рождество приближается к нам, и мы через Рождество приближаемся к Богу. Ведь мы идем к колыбели, не правда ли? Мы идем к Новорожденному и Его Матери. И вот теперь нам пригодится все, что было сказано несколько выше.

Мы идем к колыбели Ребенка, жизнь Которого нам известна. Здесь не стоит гадать и спрашивать: что же из тебя вырастет, маленький? Не стоит раскладывать перед дитем книгу, машинку, рабочий инструмент, надеясь, в зависимости от того, к чему ребенок потянется, угадать его судьбу и род занятий, – все уже известно. Разложив перед Сыном Марии много вещей из мира взрослых, мы рискуем увидеть, как Он потянется к рубанку или пиле, которыми будет зарабатывать на хлеб рядом с Иосифом. А потом, возможно, Он возьмет в ручку гвоздь, и никто из нас не ошибется с ответом на вопрос «почему?».

Он пришел страдать, умирать – и потом разрывать смертные оковы. Поэтому в «Символе веры» сразу после слов о вочеловечении идут слова «и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день…» Но страдать нужно будет в возрасте совершенной жертвы, в зрелости. Поэтому нужно будет сначала расти, проходить поступательно детство, и отрочество, и юность, наполняя Собою человеческую природу.

Если люди в толстых книгах описали подробно и увлекательно свое и чужое детство, а Он Свое детство от нас утаил, то не потому, что Его детство было менее интересно, нежели наше. Наоборот, именно уверовав в Него, люди стали способны создавать то, что называется детской литературой. В детстве, в котором долгими веками люди видели только слабость, глупость и лишний рот, совсем не так давно научились видеть свежесть, святость и трогательную наивность. Посольством иных миров стали дети в новое время. Только в новое. И лишь потому, что Он сказал: таковых есть Царство Небесное (Мф. 19:14); и еще потому, что Сам Он был ребенком.

Вот уже много столетий для всех христиан Иисус это Младенец, «в нагрузку» к празднованию Рождения Которого людям выдается книга о Его жизни – Евангелие. И надо идти к Младенцу, помня обо всем, что будет.

Будет крайняя простота в детстве и юности, будет полная неразличимость с миром простых людей. Ведь действовать нужно вовремя – не позже и не раньше. А потом, когда Иоанн проповедью даст знак, поднимется вихрь событий – от Крещения на Иордане до самой Голгофы, и далее до слов: Я с вами во все дни до скончания века (Мф. 28:20).

Он мог родиться в царской палате и в любой роскоши, но родился в пещере, потому что Царство Его не от мира сего.